Отсчет пошел

Мать дернулась, и отец пролил остатки воды на ее лицо. Он отставил стакан в сторону и всем телом повернулся ко мне. В его глазах отразился такой гнев, что я испугался, как бы он не попытался ударить меня. Мне очень не хотелось применять силу к папику. Однако он всего лишь указал рукой на дверь и хрипло сказал:

— Убирайся, подонок! Ступай к своим демократам, к своему Бореньке Ельцину, ко всем чертям! Ты мне больше не сын… — Его кадык дернулся, и он заорал, неистово жестикулируя: — Вон! Вон из моего дома!

Мать изо всех сил попыталась что-то сказать, но из ее груди вырывался только звериный вой, а безумные глаза смотрели с бесконечной болью на ослепительно белый потолок.

— Вон отсюда! — продолжал кричать отец.

Я коротко кивнул и, не надевая куртки, пулей выскочил из квартиры. На душе было скверно и грязно. Отдышавшись в подъезде, я осторожно выглянул на улицу и вышел в новый мир, внешне почти не изменившийся, но уже совсем не тот, что вчера, и мне было ясно, что эти изменения необратимы.

Сейчас, когда я вспоминаю свои действия девятнадцатого августа, я не могу отделаться от ощущения, что вместо меня действовал какой-то автомат, а я наблюдал за происходящим как за кошмаром, которым невозможно управлять и из которого нельзя выйти. Выйдя из дома, я, повинуясь какому-то чутью, направился к центру города. Когда я услышал о перевороте, то подумал, что улицы непременно должны надолго опустеть, а редкие пешеходы опасливо пробираться между многочисленными патрулями и бронетехникой. Как ни странно, все было совсем не так. По улицам деловито сновали люди, из какого-то небольшого кафе доносилась приглушенная музыка, а на занавесях, закрывавших окна, плясали блики цветомузыки. Ближе к центру становилось все оживленнее, люди переговаривались, сообщая друг другу последние слухи, и даже начали появляться первые листовки. Рядом с улицей Разина я повстречал одного своего старого знакомого по секции вольной борьбы. Он возбужденно оглядывался по сторонам и слонялся по городу без видимой цели — вероятно, из чисто спортивного любопытства.

— Представляешь, — с ходу поведал он, едва успев со мной поздороваться, — мне полчаса назад звонила тетка из Германии. Оказывается, у них по телевизору передают, что в России путч, Горбачев арестован, а Белый дом обстреливается из «катюш».

— Что за бред? — удивился я. — Ну какой же человек в здравом уме будет применять «катюши» на улицах Москвы? Брешут, наверное.

— Конечно, брешут! — согласно закивал приятель. — Теперь все западные журналюги сидят в своих посольствах с полными штанами и боятся в окно выглянуть. А еще мне тут рассказали…

Он торопливо, как ребенок, наконец-то нашедший интересную игрушку, принялся рассказывать о том, что произошло в последние часы и, судя по всему, должно было случиться вскоре в самом центре, на Манежной площади, куда, опять же по слухам, Ельцин призвал собираться все дружественные ему силы.

— Значит, нам туда дорога, — решил я.

— А мне в общем-то все равно, — пожал плечами приятель. — Тут сейчас везде развлекуха творится. Когда еще такое шоу увидишь! Блажен, едрена мать, кто посетил сей мир в его минуты роковые…

Когда мы проходили мимо ГУМа, мне запомнилась длиннющая очередь — по-видимому, там давали какой-то дефицит. Люди с авоськами копошились и напирали друг на друга, будто во всем мире не было ничего важнее этой длинной уродливой очереди, в которой многие даже твердо не знали, за чем же они стоят.

На Манежной площади к моменту нашего прихода уже толпилось несколько тысяч человек, и толпа постоянно прибывала, стекаясь из окрестных улиц. В воздухе метались лозунги: «Фашизм не пройдет», «Язова, Пуго, Крючкова — под суд!». Какой-то пьяный студент с увлечением рассказывал, как только что прогнали Жириновского. Он громко хохотал и жалел, что так и не попал в него пустой пивной бутылкой. Мы продирались к центру митинга, когда толпа внезапно заволновалась и дрогнула. По ней пронесся глухой недовольный рев тысяч голосов. Со стороны Большого театра к площади подъезжала колонна БТРов. Благодаря своему немаленькому росту я урывками видел, как они надвигаются на первые ряды митингующих, которые что-то неразборчиво кричали, взявшись за руки, как с них полетели в толпу какие-то предметы, напоминающие жестяные банки… «Началось…» — подумал я, приготовившись к самому худшему. Однако когда мне удалось приблизиться к первым рядам, я с некоторым удивлением увидел, что БТРы остановились и на них, размахивая лозунгами, пытаются забраться демонстранты.