Отряд "Зеро"

Автозак для проверки останавливали несколько раз. ЧК — это ЧК, а наука — это наука. Секретные методы, секретные идеи, секретное оборудование. Про ИИВНС ходило не меньше слухов, чем про Чёрный Корпус. Я предполагал, что ЧК имеет отношение к работе любого научного института, но сам оказался здесь впервые.

Здание выглядело величественно и строго. Высокое, стройное, оно устремлялось в голубую синь, словно грозя нанизать на тонкий шпиль центральной башни проплывающие пушистые облака. Окна ослепительно сияли солнцем и небом. Я сморгнул, коротко огляделся, пока конвоиры решали свои вопросы. От въезда до главного входа — настоящая аллея из стройных кипарисов, специально привезенных с Земли. Между ними — посыпанные кварцевым песком дорожки. Вокруг аллеи — широкая полоса для транспорта. Перед главным входом — огромная подъездная площадка, ровная настолько, хоть правительственный катер сажай. И у самых дверей — роскошная чёрная VXL-800/4. Цена у этой красотки раза в два больше моей мнимой взятки. Любопытно, чья она. Местного гения или…

Додумать я не успел: конвой дал понять, что время вышло.

— Адвокат здесь? — Я не торопился на свидание с прошлым. Пока Шармата не видно, можно потянуть время.

Не вышло.

— Вон он, — короткий кивок в сторону VXL-800/4.

— Пошёл.

Пришлось последовать за командиром конвоя. Значит, мобиль принадлежит Шармату. Понятно, почему он за свою репутацию переживал. Не каждый адвокат может позволить себе такой мобиль иметь. Сколько же я буду ему должен?

Спрошу при случае.

Под строгим конвоем я направился к прозрачным дверям ИИВНС.

Внутри — светло и чисто до того, что, кажется, сам воздух пахнет стерильностью. Охраны на виду нет, всё на электронике. Появление в светлом просторном холле моей персоны, в робе, наручниках и в сопровождении конвоя, заставило сотрудников института сторониться и прижиматься к стенкам.

Только один человек в белом халате при виде нас с радостью потёр сухие ладони с длинными узловатыми пальцами и довольно сощурился через старомодные очки. Высокий и тонкий, как спица, на вид — лет сорок. Короткие усы, аккуратная бородка. Только волосы седые.

— Кандидат биологических наук, профессор нейрологии, лауреат нейролингвистики и так далее и тому подобное. Одним словом, Фёдор Михайлович к вашим услугам, — он дернулся протянуть мне руку, но смутился, заметив наручники и резко напрягшийся конвой. А вот Шармат, успевший появиться из-за спин охраны, просить себя не заставил.

— Фёдор Михайлович, для меня большая честь познакомиться с вами! Вы — светило нейролингвистики! — Шустрый малый обхватил руку лауреата ухоженными ладонями и активно затряс. Профессор удивлённо вздернул брови, но руку освободил не резко, осторожно.

— Для меня тоже… эээ…

— Зарубин Шармат Иванович, адвокат Алексея Витальевича, — без запинки выдал этот шельма.

— Хорошо, я вас понял, — профессор поправил очки, изучая меня. Стекла бликовали в свете ламп, и разглядеть цвет и выражение глаз этого светила науки было затруднительно.

— Алексей Витальевич, вы действительно добровольно…

— Да, — я тщательно старался не подать виду, что волнуюсь. — Абсолютно.

— Хорошо, — профессор улыбнулся. — Идите за мной. Лаборатория находится в секторе 8-Б, сороковой этаж. Лифт за следующим поворотом.

* * *

Мы проходили мимо многочисленных аудиторий и лабораторий. За стеклянными дверями я видел различные экспонаты, плакаты глубоко научного содержания, стеллажи с препаратами и непонятное оборудование. В другое время я бы с любопытством смотрел по сторонам: увлекался биологией в детстве. Не будь восстания, с удовольствием бы выучился на специалиста в этой сфере, чтобы работать в подобном институте. Но сейчас я находился здесь в качестве подопытного кролика. Грань же под ногами дарила то ощущение зыбкости, то, наоборот, уверенность, что всё будет хорошо.

И это меня ничуть не радовало.

Проще говоря — я здорово нервничал. Даже моих начальных знаний в нейролингвистике хватало, чтобы оценить всю опасность предстоящей процедуры. Сорок процентов успеха означало, что риск стать слабоумным для меня очень велик. В иных обстоятельствах я бы не согласился и на один процент такого риска.

Однако профессор, который вёл нас в свою лабораторию, едва не светился от счастья.

— Алексей Витальевич, я так рад, что вы добровольно решили помочь науке в познании…

Я не слушал его охов и ахов. И тем более не собирался ничего объяснять про «добровольность». Мне очень хотелось, чтобы всё закончилось поскорее.

До лаборатории мы добрались минут за десять.

Всё это время профессор любезно просвещал меня, Шармата и конвой о проблемах современной нейролингвистики.