Отражение в мутной воде

Они, впрочем, больше ездили, чем ходили. Тина совершенно измаялась, выбирая момент поудобнее – сказать Георгию о своей благодарности, а потом, может быть, предложить ему помощь. Ужасно хотелось, чтобы рухнули эти незримые стены, которыми он, чудилось, отгородился от нее. Однако Георгий все глубже погружался в молчание, и на лице его застыло такое задумчиво-отчужденное выражение, что Тина не осмеливалась слова сказать.

В молчании, прерванном двумя-тремя словами, пообедали они в каком-то бистро на Елисейских Полях. Чтобы не чувствовать себя чем-то вроде косточек от рыбы, которые Георгий вилкой сдвинул на край тарелки, она изо всех сил пыталась получать удовольствие от еды, от Парижа, в конце концов! Но у незнакомой рыбешки против жареной кеты или, к примеру, карася в сметане не было никаких шансов. Париж тоже… как-то так… не блистал.

После обеда поехали к Триумфальной арке и Эйфелевой башне. Зачем ездили – Тина не поняла. Отметиться в самых «туристических» точках, что ли? Следующая «отметка» состоялась в Лувре.

К стеклянной пирамиде входа тянулась длиннейшая очередь, и Тина вдруг почувствовала смертную тоску оттого, что Георгий встанет сейчас в эту очередь, а потом они спустятся вниз, в кассы, и побредут по залам великого дворца-музея…

Не то чтобы она испытывала такое отвращение к искусству вообще, а к луврскому собранию – в частности. Конечно, Музей имени Пушкина ближе сердцу, что и говорить, но это еще не повод… Но этот дворец… Слишком уж чужим он казался. Даже Людовик ХIV, восседавший на задумчивом коне, казалось, смотрит как-то ехидно, словно суля всевозможные беды.

…Юные нахимовцы тебе шлют привет!
В мире нет другой
Родины такой,
Пусть нас озаряет, словно утренний свет,
Знамя твоих побед!

Тина вздрогнула, обернулась.

Возле монумента стоял невысокий человечек в бескозырке, в клешах и фланельке. В вырезе, конечно, маячила «морская душа». Бляха ремня сверкала на солнце.

Простор голубой,
Земля за кормой,
Гордо реет над нами
Флаг отчизны родной!

Туристы, стайками слетавшиеся к ногам Короля-Солнце, поглядывали не то с восхищением, не то с возмущением на эту диковинную фигуру. Однако ажан,[2] переминавшийся с пятки на носок неподалеку, только хмыкнул:

– Эй, Рок, тэ туа!

– Сам заткнись! – огрызнулся певец.

Ажан c солидным видом кивнул, выражая полное удовлетворение, и больше уже никак не реагировал на певца. Туристы же мгновенно смирились: если разрешено, значит, необходимо!

Ловким движением моряк сорвал с головы бескозырку, заорал:

– Раскошельтесь, бывшие товарищи! Помогите до России добраться! Посудину арестовали в Марселе, команда подалась кто куда. Собираю на билет до дому, до хаты!

Тина поджала губы. Этот «юный нахимовец» врал как сивый мерин. Да, конечно, российские суда арестовывают в иностранных портах, арестовывают все, кому не лень, от греков до норвежцев, это общеизвестно. Однако, даже на непрофессиональный Тинин взгляд, «мореман» отстал от времени лет на двадцать. Да и в ту пору моряки торгового флота в такой форме не ходили.

«Русский герой» – вьется надпись на ленточках… Скажите, пожалуйста! Дяденька купил этот прикид вместе с потускневшей медалью «За отвагу», чтобы выглядеть поэффектнее. Ничего не скажешь, колоритная фигура, хоть и ростом метр с кепкой, вернее, с бескозыркой, и высох, будто корюшка на солнце, и лицо… мертвое лицо. Глаза-то яркие, бирюзовые, но жизни в них нет. Устал сто раз на день повторять одно и то же? Наверняка есть у него и французский вариант. Что-нибудь вроде: «Мосье, же не манж па сис жур» – или как там у классиков?

Тина фыркнула. Однако и без французского эта форма, этот голос и эта легенда неплохо питали бедолагу. Вот один турист достает кошель, другой, третий. Бог ты мой! Да ведь это все свои, родимые, русаки: частью «новые», частью не очень. Подают соотечественнику очень даже охотно. Если так и дальше пойдет, за месяц он уж точно наберет на билет. Только вопрос: так ли уж хочется ему возвращаться на обломки великой империи? Не лучше ли тут, в сердце прекрасной Франции? Мужичок снова заорал:

Вперед мы идем
И с пути не свернем,
Потому что мы Сталина имя
В сердцах своих несем!

– Старая редакция, – пробормотал Георгий, подходя к Тине и пряча в карман чуть полегчавший бумажник. Значит, тоже не остался равнодушным к очарованию «юного нахимовца»? – Потом пели про «партии имя». Ну что, поехали дальше?

Она кивнула, так и не спросив: дальше – это куда? Ничего, сама увидит, надо полагать.

С полчаса «Мерседес» колесил по парижским улицам. Молчание давило, как духота, хотя кондиционер работал, навевая неживую прохладу. Тина исподтишка взглянула на Георгия, и ей показалось, что он дрожит от холода. Нет, конечно, не дрожит, но от него исходит какое-то напряжение, воздух рядом с ним… словно вибрирует.