Отражение в мутной воде

– Идиот! Чего стал! Снимайся с валуна! – раздался пронзительный крик, и дядя Костя, которого смертельная опасность тоже «включила», как тот сканер, пронесся мимо Георгия. Одним прыжком он достиг оцепеневшего Голуба, вцепился в рулевое весло и повернул его так круто, что едва не выворотил из гнезда. Очнувшийся Голуб подхватил шест, уперся в камень… плот накренился в сторону медведя… Георгий пал плашмя, как вратарь, пытающийся достать в прыжке мяч… но поздно, поздно: медведь канул обратно в поток, а вслед за ним съехал по мокрым бревнам и рюкзачок.

В следующий миг течение ударило снизу, подхватило плот, понесло мимо скал. Дядя Костя и Голуб как безумные работали веслами, отпихиваясь то от одного, то от другого «бараньего лба», и лишь благодаря их невероятным усилиям плот снова не посадило на скалу. Впереди кипел очередной порог, Голуб орал что-то командирским голосом, начисто позабыв позорные мгновения, а Георгий так и стоял на коленях, прижав к груди левую руку, будто больную, недоверчиво шарил взглядом по бревнам и, помнится, думал: кто же все-таки записался на пленку? Голуб или медведь? Оба ведь были на равном расстоянии от сканера, испытывали примерно одинаковые эмоции, – чей же страх оказался сильнее?..

Это уж потом он начал проклинать себя за дурость. С другой стороны, прояви разумную осторожность, оставь сканер в Москве или Тынде, никогда не узнал бы того, что знает теперь.

Не узнал бы… Не испытал бы всего этого ужаса. Не чувствовал бы себя таким беспомощным и несчастным. Не изведал бы, что такое выбор между жизнью и смертью – добро бы только своими! А вот когда тебе – только тебе! – надо решить, где именно поставить запятую в сакраментальной фразе: «Казнить нельзя помиловать», и запятая не просто знак препинания, но судьбы миллионов, десятков, сотен миллионов… И спасти их означает стать убийцей только одного человека – бывшего друга.

Кто, оценив всю эту ответственность, в конце концов не скажет заодно с Георгием: «Меньше знаешь – лучше спишь»?!

* * *

А заснуть так и не удалось. Кто-то тяжело умащивался в соседнее кресло, бормоча:

– А что она сучка, я еще когда говорила. Сучка гулявая. Ну вот и догулялась!

Георгий обреченно вздохнул. Чуть не всю дорогу до Тамбовки он слушал повествование о каком-то местном докторе, к которому вдруг вернулась его бывшая жена и разбила новую семью. Теперь, кажется, предстояла очередная сага… Интересно, чего натворила эта «гулявая»? Тоже что-то разбила?

Георгий открыл глаза и увидел, что все пассажиры, будто на сеансе Кашпировского, оцепенело уставились в одну точку. Повернул голову.

Точка, впрочем, оказалась достаточно обширной и состояла из четырех составляющих: трех мужчин и одной женщины. Но Георгий увидел только одно, одно-единственное лицо, и ему стоило огромных усилий не схватить с колен газету и не прикрыться ею.

В следующее мгновение он вполне овладел собой и даже смог слегка зевнуть. Это дало возможность прикрыть рот ладонью и хоть как-то отгородиться от коротких, мгновенных взглядов, которыми эта троица профессионально обшаривала пространство вокруг себя, мгновенно впечатывая в память все детали окружающего, все лица.

Они прошли, и Георгий, ощущая в груди какой-то захолоделый ком, заставил себя повернуться вслед: так поступили все, а он не должен был сейчас выделяться из толпы. И вместе со всеми он видел, как один из мужчин, любезно улыбаясь, перекинулся словцом с бородатыми ребятами в энцефалитках, которые устроились в последних рядах кресел, – и компания мигом снялась с места, перешла в другой салон, волоча за собой свои огромные рюкзаки и несколько спиннингов в чехлах: как будто в путину кто-то что-то ловит спиннингами!

Те трое рассредоточились в последних рядах, замкнув собой три стороны некоего незримого квадрата. В четвертый, в самом дальнем углу, села женщина – в смысле, вынуждена была сесть. Она наклонилась вперед, свесив голову и опустив меж колен руки. Георгию показалось, что эта поза выдает крайнюю усталость, оцепенение, а вовсе не стыд. Он успел перехватить ее взгляд – глаза были совершенно пустые, незрячие. Вряд ли она вообще осознает случившееся, вряд ли замечает даже то, что и повергло в шок всех пассажиров «Метеора», – свои скованные руки.

Да, девица оказалась в наручниках… а это могло означать только одно: трое сопровождающих были милиционерами, сыщиками, операми, как их там еще называют. И какой бы опасной преступницей ни являлась эта ошеломленная особа, трое крепких парней надежно блокировали ее, отгородив от остальных пассажиров. То есть этим самым пассажирам бояться решительно нечего.

Постепенно мысль эта овладела общим сознанием, и момент утратил остроту.