Я разрывалась на части. Мне хотелось убраться отсюда, защитить себя, но в то же самое время я сгорала от любопытства. О чем она говорит? И какое отношение это имеет к Кэллуму? Я знала, что он обязательно прибежит сюда, хотя уже поздно и ему будет трудно покинуть собор Святого Павла. Но создавалось впечатление, что Кэтрин не собиралась дожидаться его.
– О каком из секретов рассказать тебе? Вот в чем вопрос, – пробормотала она будто сама себе. – Как можно спасти дерджа или почему я так безумно тебя ненавижу? – Размышляя над этим, она поджала губы. – Нет, ты заслуживаешь знать о своей роли во всем этом.
На губах Кэтрин продолжала играть улыбка, и впервые за все это время над ее головой появилось легкое золотистое мерцание.
– Все это из-за тебя, это
– Как ты посмела сделать это со мной? Как ты
– Что? – крикнула я ей вслед. – Что я такого сделала? Я не понимаю… – Внезапно я почувствовала, что меня объяла темнота. Это было плохо, очень плохо, что бы это ни значило. Я чувствовала себя такой одинокой, когда смотрела на угол коридора, за который она завернула.
Когда я наконец очнулась, то ощутила быстрое покалывание в кисти, и в моей голове зазвучал настойчивый голос Кэллума:
– Что случилось? И что здесь делает Оливия?
– Оливия? Я не знала, что она где-то рядом. Мы лишь немного поболтали с Кэтрин.
– Ты в порядке? Она не пыталась сделать тебе больно?
– Нет. Физически нет. Она собиралась рассказать, почему ненавидит меня – а она, видимо, еще как меня ненавидит, – но потом внезапно замолчала. Похоже, ей было бы приятно поведать мне какие-то очень плохие новости, на какое-то мгновение у нее над головой даже появилась золотистая аура, но затем она повела себя совсем странно.
– Под словом «странно» ты имеешь в виду, что она словно превратилась в пустое место, в чистый лист бумаги? – Он держал себя в руках, но я чувствовала, как он взбешен.
– Да, – неуверенно ответила я. – Она словно внезапно забыла, что хотела сказать… – И наконец мне удалось связать все воедино.
– Именно так, – мрачно сказал Кэллум. – Словно внезапно забыла, что хотела сказать. Могу поспорить, что сюда незаметно подкралась Оливия и забрала у нее это воспоминание, в чем бы оно ни заключалось.
– О, нет!
– И Кэтрин считает, что это сделали мы; что мы подначили ее.
– Не удивительно, что она так рассвирепела! Это как раз то, чего мне хотелось меньше всего.
– Послушай. Сейчас поздно. Я не могу больше здесь оставаться. Возвращайся к своим друзьям, а я пойду и поговорю с Оливией, узнаю, нет ли в этом воспоминании каких-нибудь ключей к происходящему. Завтра я найду тебя как только смогу.
– О’кей, но не будь слишком уж строг с ней, хорошо? Думаю, она хотела спасти меня от Кэтрин – ведь та что-то замышляла. Оливия не хотела причинить нам зла.
– Да, я знаю. – Голос у него был напряженным. Усталым. – Я должен идти. Прости меня, но я действительно не могу остаться. Поговорим завтра.
– Я люблю тебя. Будь осторожен.
Он вздохнул, выведенный из себя.
– Это не мне надо быть осторожным, а тебе. Я тоже тебя люблю. До завтрашнего утра. – По моему лицу пробежало легкое дуновение ветра, и он исчез.
– Простите, что я так долго, – сказала я, садясь на свой стул в шумном пабе. – Мне пришлось проверить, не спряталась ли она в одной из кабинок. Я ее не нашла, но задняя дверь была открыта, так что она вполне могла воспользоваться ею. – Джош и Грейс смотрели на меня одинаково озадаченно.
– Это была она, не так ли? Та самая женщина, которая выдала себя за тебя? – спросила Грейс.
Я уныло кивнула.
– Что! – взорвался Джош. – Я тут рассиживал с женщиной, укравшей все твои деньги? Ты, должно быть, шутишь!
– Так чего она хотела, Джош? О чем вы разговаривали с ней весь вечер? – Я была благодарна Грейс за то, что она сразу взяла быка за рога и задала вопрос, мучивший меня. Но я была слишком ошеломлена, чтобы говорить.
Мой брат запустил руки в свои непокорные волосы и нахмурился.