Отражение

– Пожалуйста, не смущайтесь – Вы молодец, что заметили это совпадение, и спасибо Вам, значит, я ещё не так стара… Вы знаете, как это случилось: Серебрякова написала свою «Баню» в 1913 году, я тогда была молоденькой девушкой, дилетантски занималась живописью, выставлялась, и случайно попалась ей на глаза. Она предложила мне позировать для неё. Конечно, это было замечательно. Но когда она назвала сюжет будущей картины, я наотрез отказалась – позировать обнажённой – тогда нравы были достаточно строги в отличие от теперешних… Однако, Зинаида Евгеньевна сумела меня уговорить, и одним из доводов было то, что я там буду не одна, и Вы это видите на картине. В некоторых интервью Серебрякова признавалась, что её привлекает обнажённое тело и интересно работать в стиле ню. Не думаю, что картина имела какое либо отношение к 300-летию Дома Романовых, но появилась именно в этот год – год перед войной и самый благоприятный в экономике, в советское время было потом традицией сравнивать показатели с показателями именно этого года, что стало притчей во языцах, анекдотом. Но это не последнее совпадение – продолжила словоохотливая хозяйка. Посмотрите на вторую картину. Замечаете? Правильно: одна из девушек – это опять я, но уже постарше. Это такая же случайность, как с Серебряковой. Герасимов работал над картиной «Деревенская баня» в 1938-56 годах. Кстати, такой же этюд, как у меня, 1949 года имеет Тамбовская областная картинная галерея.

Поблагодарив за чай, искренне похвалив варенье и решив, что уже злоупотребил гостеприимством, он попросил передать наилучшие пожелания Елене и откланялся.

Её и его параллельные линии так и не пересеклись, даже не в бане, они не вышли из геометрии Евклида, как предбанника, чтобы войти в геометрию Лобачевского. Но это тоже совпадение – хотя и со знаком «минус»… А по прошествии нескольких лет, работая в Тамбове, он заглянул как-то в местную картинную галерею и действительно, увидел среди прочих картин указанный этюд и с грустью вспомнил Конаково, Елену, её маму и стихи:

Нам не дано предугадать,

Cудьбы крутые повороты.

Нам не дано себя понять -

Какими будем через годы.

Нам не дано вернуть назад

Весны прелестное дыханье,

И детских лет воспоминанье

Нам не дано вернуть назад.

(Мартемьянов)

* * *

Второй довесок.

Весна и «волшебная сила искусства» из случайных совпадений:

Вера – будущая мама Ольги работала в редакции ежемесячного журнала «Западное изобразительное искусство». Главный редактор журнала, Викентий Викентьевич (не Вересаев) был единственным представителем мужского населения (как в фильме «Три полуграции») – элегантный, как белый рояль, неровно дышал в сторону подчинённой и всегда одаривал её такими же элегантными комплиментами и даже с покушением на светский лоск. Например, оказавшись как-то рядом с Верой, когда она, наклонившись к кулеру, набирала воды в кофеварку, Викентий Викентьевич (не Вересаев) с придыханием выдал ей свой очередной комплимент:

– Вера Христофоровна, у Вас прелестная и женственная юго-восточная часть спины – я всегда любуюсь ею, когда прохожу мимо. Но – спохватился «белыц рояль» – и другие места Вашего организма тоже прелестны и женственны …

– Викентий Викентьевич, – «женственно» и

строго отреагировала Вера, выпрямляясь, – шли бы Вы мимо на своё рабочее место да посмотрели бы лучше мою статью, а то у меня корм моим питомцам заканчивается…

Да, до рождения дочки (как, впрочем, и после) с Верой постоянно проживали и спали (не буквально) кошки/коты и собаки (в единственном числе, разумеется) – она или он приходили к ней на кровать, ложились в ногах, сворачивались бубликом и спали, пока утром Вера не поднималась варить себе кофе и кормить их перед уходом на работу, выгуливала она их после. Для объективности повествования надо заметить по поводу «спали», что Вера поместила как-то большую подборку картин в своём эссе об одном из французских художников 19-20 веков, и в этой подборке была картина – очень фривольная даже для этого художника – за событие, изображённое в которой, в уголовном кодексе СССР была предусмотрена специальная статья. В редакции тогда долго совещались и даже советовались в верхах – публиковать ли репродукцию этой картины наряду с другими? Потом, надо полагать, сверху пришло «добро», мотивированное пользой показа разложения нравов буржуазного общества. Художника звали