Отравление в шутку

— Вот, пожалуйста. Как только посуда вымыта, Мери отпускает служанку. В половине восьмого миссис Куэйл становится нехорошо, но доктор говорит, что ничего серьезного не случилось, и миссис Твиллс отправляется в дамский клуб на машине, а Вирджиния — на свидание с молодым человеком по фамилии… — он еще раз заглянул в свои записи, — Кейн. Вы приехали сюда в восемь и остальное знаете сами.

Мы оба замолчали. От снега за окном в комнате прибавилось света, отчего на стенах, шкафах, полках выступили странные тени. Портреты превратились в темные пятна, окаймленные светлыми полосками, шторы свисали, безжизненные и мрачные. Но благодаря какому-то оптическому фокусу, красные цветы на ковре не утратили своего колера. Сарджент двинулся к окну, словно по клумбе. Я слушал слабые порывы ветра, напоминавшие вздохи тяжелобольного, которому не хватало воздуха. Вчера в сумерках кто-то подкрался сюда и, отвинтив металлическую крышку сифона, всыпал в него два грана гиоскина. Я глядел на темную махину — на стол, заваленный книгами, в которых судья Куэйл делал какие-то пометки. На столе все было почти так же, как вчера — скрепки, ручки, карандаши, — но там, где стоял сифон, теперь лежал желтый томик Гейне, в котором доктор Твиллс записал странные, обвиняющие кого-то слова.

— Кто же это сделал? — спросил я Сарджента.

— Не знаю, — буркнул Сарджент, останавливаясь и глядя на желтую книгу. Затем он перевел взгляд на статую Калигулы, стоявшую в углу так, что свет из окна освещал один ее бок. Сарджент махнул рукой. — Потенциально виноваты все — за одним лишь исключением. Я уверен, что младшая, Вирджиния, тут ни при чем. Ее не было в доме между пятью тридцатью и шестью десятью. Именно в этот промежуток кто-то отравил сифон, молоко и бром. У каждого из членов семьи была такая возможность. Лично я… — Он осекся и остановился спиной ко мне.

Я не знал, какие чувства испытывал Сарджент. Но у меня внутри вдруг все сжалось — меня вдруг охватил приступ ужаса.

Я смотрел на статую Калигулы в голубовато-сером полумраке, на ее ухмылку и выпученные глаза. Еще мгновение назад прямоугольник окна, окаймленный драпировками, был пуст. Теперь же к стеклу прижалась ладонь.

Пальцы казались длинными, расплющенными и мертвенно-бледными. Мгновение рука пребывала в неподвижности, потом пальцы начали царапать стекло.

В первый момент мне захотелось крикнуть. Страх встал в горле жарким комом, но тут же на смену ему пришли облегчение и злость. За окном приглушенно, но отчетливо раздался знакомый уже голос:

— Послушайте, откройте окно! Я не могу висеть на стене весь день. Откройте же!

Глава 13 МЫ РИСУЕМ КАРТИНКИ

Я подошел к окну, открыл его и поднял. Раздался шорох, за подоконник ухватились обе руки, и я увидел физиономию Росситера.

— Все в полном порядке, — уверил он меня, прилепившись к стене каким-то непостижимым образом. — Прошу прощения, если напугал вас, старина, но я просто хотел проверить, как видно отсюда комнату. Я ходил по выступу и, похоже, порвал какие-то провода или что-то в этом роде.

Его потрепанная шляпа украсилась вуалью из паутины. К губам прилип очередной сигаретный окурок. Вид у него был очень виноватый.

Я коротко и энергично объяснил ему, что я думаю о его подвигах, и без церемоний велел ему залезть в комнату и закрыть окно. Вытянув шею, он озирался по сторонам.

— А что, если я залезу на крышу? — осведомился он у меня. — Я в хорошей форме и, думаю, заберусь туда без особых сложностей…

— Сейчас же забирайтесь в комнату, черт побери! — сердито воскликнул я.

— Ладно, — грустно отозвался Росситер.

Шторы зашевелились, послышались толчки, грохот, и наконец его долговязая нескладная фигура обрушилась на пол, а я захлопнул окно. Я вспомнил оброненную им реплику: «Я, кажется, порвал какие-то провода» — очень скоро. Пока он отряхивал пыль с одежды, я решил проверить, горит ли свет. Увы, свет не горел. Похоже, в доме полетели все пробки.

Несколько вспотевший Сарджент постепенно обрел равновесие. Он оглядывал Росситера. Представлять ему Великого Сыщика из Нью-Йорка мне не очень хотелось, но делать было нечего. Сарджент глядел то на Росситера, то на меня и не знал, что сказать. Он явно начинал подумывать, не разыгрывают ли его. Он покашливал и качал головой. Мне стало неловко.

— Где Джинни? — спросил я Росситера.

Тот снял шляпу, зеленое пальто, под которым оказался зеленый шерстяной костюм хорошего покроя, но в ужасно запущенном состоянии.

— Она пошла умиротворять старика, — сказал он, нахмурившись. — Я не хочу, чтобы меня отсюда выставили. О Господи! — обернулся он к Сардженту с широкой улыбкой. — Как глупо с моей стороны не представиться. Вы, наверное, хотите видеть мои документы.

Он начал вытаскивать из карманов всякую всячину, громоздя на стол. На столе стала расти пачка конвертов, в основном нераспечатанных. Росситер сообщил, что это счета. Затем он извлек старый кожаный бумажник, вручил Сардженту, а сам сел, сложившись, как рама для просушки белья. Он поглядывал на нас с явным добродушием.