Отравители из Тиссо

В маленьком, покрытом щебенкой дворике следующего дома, куда пришли судья и его помощники, худой угловатый мальчик неловко подбрасывал камень, который должен был изображать, по-видимому, мяч, и тщетно пытался попасть по нему бейсбольной битой. Странно и страшно искривленные руки не слушались мальчика, но он упрямо, будто заведенный, продолжал подкидывать камень и махать битой. Нескладные движения, которые мальчик повторял с методичностью механизма, внушали ужас.

— Тоёдзи Мацуда! — позвал секретарь суда. Мальчик обернулся. Его подбородок покрывала уже седеющая щетина.

— Сейчас! Сейчас! Остался последний сет!

И снова, словно запущенная машина, камень летит вверх и бита проходит мимо камня, бросок камня и взмах биты, бросок и взмах, бросок и взмах…

Судья долго смотрел на стареющего мальчика, потом медленно повернулся и тихо пошел со двора. А сзади к размеренному звонкому стуку камня о щебенку добавился звук: «у-у-у». Одинокий бейсболист изображал орущую толпу болельщиков.

Семья Сугимото встретила судью в полном составе. Глава семьи Эйко сидела на циновках посреди комнаты, закутав неподвижные ноги одеялом и спрятав в широких рукавах кимоно руки, обезображенные болезнью. Бабушка — мать Эйко Сугимото — лежала в углу. «Болезнь минамата» давно приковала ее к постели. В последние дни она уже почти не говорила. Недуг не коснулся — или, может, еще не дал о себе знать — детей Эйко, пятерых мальчиков, рассевшихся позади нее. Старшему минуло четырнадцать, младшему — пять, и мальчишки не понимали важности происходившего — им стоило большого труда удержаться от шалости. Еще два дзабутона пустовали. На них Эйко поставила портреты отца и мужа. Портреты обрамляли черные ленты.

— Господин судья, корпорация отняла у этих детей, — Эйко кивком указала на ребят, — деда и отца. Она убила их кормильцев. У нас теперь некому ловить рыбу. Нам грозят исключением из артели, потому что, когда надо тянуть сеть, никто из нас не может делать это. Где мои прежние руки? — Голос Эйко дрогнул. — Я родила и вынянчила пятерых детей и вдобавок помогала отцу и мужу ловить рыбу. Где теперь эти руки? — Эйко выпростала из рукавов ладони с уродливо изогнутыми пальцами и поднесла их к лицу судьи.

— Вот они! Посмотрите на мои руки! В них нет силы и нет жизни. — Голос Эйко сорвался, и ей потребовалось усилие, чтобы не заплакать. — Я хочу работать и растить детей, — еле слышно проговорила Эйко. — Господин судья, — сказала она громче, — кто станет растить моих детей? Где я добуду денег лечить мать и лечиться самой? Разве не обязана «Тиссо», отобравшая у нас радость, дать нам возможность существовать не голодая? — Эйко овладела собой и заговорила решительно и жестко. — Господин судья, я хотела найти справедливость у «Тиссо», но не нашла. Справедливым может быть лишь тот, кто человечен. «Тиссо» бесчеловечна. Господин судья! Справедливость воцарится, когда каждый будет чужую обиду воспринимать как свою. Способны ли вы считать нашу обиду своей?

На 20 марта 1973 года суд назначил оглашение вердикта. Накануне к зданию окружного суда стали стекаться люди. Больные — и те, кто участвовал в процессе, и те, кто не осмелился вступить в схватку с «Тиссо», — приехали в Кумамото и у входа в суд разбили палатки. Когда спустилась ночь, палатки осветились изнутри дрожащим неверным светом керосиновых ламп. Двор суда напомнил боевой стан перед последним, самым главным сражением.

Утром народу прибавилось. Прибыли представители профсоюзов, общественных организаций, поддерживавших жителей Минамата, и здание суда окружила толпа, расцвеченная красными знаменами и синими, зелеными, желтыми флагами профсоюзных объединений. На улицах в Минамата — ни души. Кто остался в поселке, приник к телевизору — телевидение вело прямую передачу из Кумамото.

Судья Дзиро Сайто жестом разрешил присутствовавшим сесть и оглядел зал. Все 39 истцов на месте. Тесная галерея для публики переполнена. Пусто лишь на скамье, отведенной ответчикам. Только юрист «Тиссо» примостился на краешке скамьи. Сайто раскрыл папку и принялся читать вердикт. Подобно всем, наверное, судьям в мире, Сайто читал монотонно, почти без пауз, скороговоркой называл статьи кодекса и их параграфы. Но как слушал зал судью! Вряд ли окружной суд в Кумамото собирал когда-либо столь сосредоточенную, напряженную и ждущую аудиторию.