Отпущение грехов

Честь ему и хвала за это, кто же спорит. Там он проявил себя молодцом. Здесь у него начались определенные проблемы при адаптации к мирной жизни. Стоило его за это винить или нет, я затруднялся сказать. Я не мальчик и не вчера родился, и определенно знаю, как война может ломать психику человека. Особенно современная война, посредством человеческого гения превращенная в ад. Мне доподлинно известен случай, когда парень, орденоносец, через полгода после возвращения из Чечни пришел на дискотеку и швырнул в толпу колбасящейся молодежи гранату. Граната взорвалась. Вылетев из его рук, она не могла не взорваться. Потому что он получил орден именно за то, что лучше других умел стрелять и кидать гранаты. Погибших (бог в тот момент оказался начеку) было мало. Вернее, всего одна девчушка. Еще полтора десятка человек оказались на больничной койке, гадая, выживут или нет. И все потому, что у недавнего героя сорвало крышу.

Я лично знал многих, побывавших в Чечне, Афгане, на Таджикистанской границе. Да господи, за последние четверть века наши парни побывали в стольких горячих точках, что хоть в Книгу рекордов Гиннеса заноси. Многие из них, вернувшись, теряли сон, а если засыпали, то в песок крошили зубы, скрипя ими. Стоило этим юным ветеранам закрыть глаза, и перед ними снова возникали картины взрывов, шквального огня, охваченных пламенем бэтээров и людей – окровавленных парней, с которыми, может быть, еще полчаса назад долбили косячок. Такое не забывается. Тем более что пацанам было всего-то по восемнадцать-двадцать лет, а в этом возрасте даже у самых спокойных психика неустойчива. Так что трудно винить того парня, что швырнул гранату в толпу танцующих, трудно винить тех, кто скрипит зубами по ночам, а, проснувшись по утру, бежит за водкой – забыть! – и, напившись, теряют разум и хватаются за ножи. Если бы не ад в их душах, они вполне могли стать нормальными людьми, поступить в институты и выучиться на инженеров, врачей, учителей. Но спасибо родным правителям – они все сделали для того, чтобы цвет нации стал больным на голову.

Однако в случае с Цеховым такие рассуждения никуда не годились. Показав себя героем в Первую Чеченскую кампанию, он вызвал понятный интерес у вполне определенных людей, и ко Второй – уже не такой бездумной и бездарной – из него успешно сформировали камикадзе, смертника. Таких учат убивать и воспринимать смерть не то, чтобы безболезненно, но не реагируя на это эмоционально. Это очень важно, чувствуете? Зомби: вокруг могут снопами падать его товарищи, а он будет продолжать делать свое дело, не обращая на это никакого внимания. Такие подвержены ужасам войны куда меньше прочих. Они – роботы, запрограммированные на выполнение определенной задачи. Они не совершают ненужных убийств, потому что им нельзя отвлекаться от основной цели, и умирают, только когда этого требуют обстоятельства.

Цеховой же, не смотря на все лестное, что наговорили о нем отцы-командиры, в этот образ никак не вписывался. Он не хотел становиться роботом, но и человеком быть уже не мог. Его не смогли сделать запрограммированным зомби, но его сделали зверем, привив ему инстинкт убийцы. В той же характеристике отцы-командиры отмечали, что «в зоне боевых действий проявлял излишнюю жестокость, за что несколько раз получал взыскания». В чем выражалась эта «излишняя жестокость», там предпочли не упоминать. Но мне не нужны были дополнительные пояснения, я и без них знал, как это происходит – когда солдат, только что переживший ад боя, врывается в селение и, ничего не соображая, яростно продолжает стрелять – в женщин, в стариков, в детей. Они же одной крови с теми, кто только что стрелял в него, а значит – тоже враги. Они породили врагов, они были порождены ими, значит, их тоже нужно – в расход. Может быть, Цеховой проявлял свою жестокость и не так, неважно. Способов много – результат один. Он научился получать кайф, убивая, и в этом была его беда. Так пума, исхитрившаяся оказаться в центре стада, ломает хребты уже не затем, чтобы обеспечить себя пропитанием, но в азарте охотника, опьяненного кровью. Однако ни охотники, ни фермеры пум не любят, считая их вредителями и истребляя при первой возможности.

Я не сравнивал себя с Цеховым. Я знал разницу, я чувствовал дистанцию между нами. Он был маньяк. Если делать красивые сравнения, то он был пулемет «Максим», а я – ружье-одностволка. Он продолжал дарить смерть до тех пор, пока его гашетка была нажата, я же замолкал после единственного выстрела и ждал перезарядки.

Такие вот мы были разные. И все же было нечто, роднившее нас. Инстинкт зверя.