Читаем Отпечатки полностью

Ну конечно, я знаю — знаю, знаю: я сказал, что не буду реагировать, даже не подумаю участвовать в его насквозь фальшивой слащавой игре — но как я мог остановить насмешливый звук горна, что раздался из моих ноздрей? Жениться? Боже правый. Я неделями не вспоминаю, что она вообще существует. Но если он спрашивает, как долго я знаю эту женщину, то… я вздрогнул, осознав, что, похоже, она всегда болталась где-то поблизости — в кустах, за углом, по ту сторону стола (готовая наброситься). И во втором своем утверждении он тоже не прав: потому что она, Элис, будет — она будет ждать всегда.

Голос отца был полон кислоты, вкупе с желчью и злостью, что, полагаю, сжирали его изнутри.

— Я так понимаю, это твое непристойное фырканье, Лукас, означает «нет». Так какого же черта ты хочешь, а? А?

— Ты знаешь, чего я хочу. Не знаю, почему ты мне этого не даешь. Думаю, ты мне этого не даешь, поскольку знаешь, что именно этого я хочу.

— Я не имел в… о боже, Лукас, я не имел в виду материальное. Я говорил о!.. Кстати, а почему? Почему, Лукас, — раз уж мы снова заговорили об этой чертовщине, — просто скажи мне, почему, ради Христа святого, ты так жаждешь эту проклятую старую Печатню? А? Это обычное здание. нас таких тысячи!

Вот оно, о да, верное слово: жаждешь. О да, о да, о милосердный боже, да, да. Старое здание Печатни — вот чего я хочу, желаю, домогаюсь — и всегда хотел, с тех самых пор, как впервые вошел в него задолго до того, как отец его приобрел, — сто лет назад, когда я был еще мальчишкой. Просторное, воистину пугающее строение — монумент технической промышленности, незамутненная, прямолинейная честность грубых кирпичных стен и лязгающего металла (скрежет, скрежет). Адский кафедральный собор, как однажды окрестил его я. Элис — очевидно, по природе своей неспособная понять, — с сомнением посмотрела на меня; отец, смеясь, назвал идиотом, сбежавшим из Бедлама. Может, я и есть идиот. (Я не боюсь этого слова, ибо, разумеется, устами идиота очень часто глаголет истина. Это все знают, это избитое общее место.) Более того, если я идиот, как утверждает мой отец, настоящий идиот из Бедлама, — почему я не там? Почему я — обычный бедолага, выгнанный на мороз на этот чертов пустырь? Я должен быть там, где мне должно быть. Так почему этот ублюдок, мой отец, попросту не отправит меня в приют?

А потом, конечно, пришлось иметь дело со множеством врачей. Сначала был только старый Ворр, прежде чем налетели остальные, — вечно недомогающий старый семейный медик, которому, по всем правилам, следовало давно помереть (вместо чего, похоже, он лечил себя сам, обращаясь за помощью главным образом к односолодовому виски: очень подходящее слово — «исцелял»). Я всегда считал, что Ворр — отличное имя для адвоката, не считая того, разумеется, что если парень с такой кликухой хоть раз серьезно задумается о подобной профессии, сама его фамилия, не исключено, превосходным образом его отпугнет. Соответствует ли человек своему имени? Шекспировская роза и так далее? У меня был приятель в начальной школе, настоящая баба по имени Мартин, который категорически отказывался — закатывал ужасные истерические припадки — даже на секунду задуматься об интернате. Его отец, насколько я помню, сам посещал интернат или что-то вроде того (не одну из наших прекрасных частных школ, просто какой-то интернат), и хотел, чтобы сын пошел по его стопам, — полагаю, это вполне естественно. Единственным препятствием, похоже, была фамилия семьи — Суин, и мальчишка заранее переживал, был полностью раздавлен бременем четырех с лишним лет беспрерывных шуточек и насмешек на тему свинства — он свел в таблицу все варианты, расставил перекрестные ссылки и подзаголовки, такие как Хлев и Помои, Окорока и Бекон. А потом он перешел от защиты к нападению — набросился на отца:

— Ты лучше всех должен понимать! Ты сам через это прошел! Ты должен знать, каково это! — помню я его выкрики, снова и снова, на людях и наедине.

Отец его, насколько я помню, никак не пытался увильнуть от вызова.

— Да, — соглашался он. — Поначалу было ужасно тяжело. Они называли меня Пятачком — я был, видишь ли, самым маленьким и пухлым. И розовощеким. Но одного парнишку из Франции они прозвали Щечками. И он действительно это заслужил, бедняжка. Выдержал всего пару семестров. Понимаешь ли, Мартин, всегда есть тот, кому хуже, чем тебе. Вот в чем вся соль школы-интерната: ты должен найти этого парня, вытащить на солнышко и устроить ему настоящий ад.

Я наткнулся на юного Суина, дай бог памяти… да, уже много лет назад.

— Ну так как, — спросил я, — ты все-таки пошел в интернат?

— Да, — ответил он.

— И что, они, ммм?..

— Да, — сказал он, — они называли меня Пятачком.

— Но ты, эээ… выжил, как нетрудно заметить, — попытался я.

— Да, — сказал он.

И больше ничего. С тех пор я его не видел. Да нет, мне вообще нет дела до того, что с ним сейчас. Слабак и неудачник. Баба, я же говорю.

Перейти на страницу:

Похожие книги