Отнять всё

Потом мы разглядывали башню. Ее возвели прямо в устье Тежу для защиты порта; строительство закончили в 1520 году. Позже в результате наносов песка берег разросся, и теперь башня стоит почти у самого берега, словно корабль на якоре.

Гектор сказал:

– Снимки общего плана лучше сделать потом, с парома.

– Отличная мысль. Начать можно с самого верха. Разрешение у нас есть. Снимете своды на четвертом этаже? Оригинальные только там и остались.

– Ага… А носорог нужен?

– Да.

В основании одной из башенок есть резное изображение носорога – первое в Европе.

Внутри было прохладно; я вдыхала характерный запах камня и штукатурки, который присущ старым зданиям и на который я, как мне иногда кажется, чуть «подсела». Я предложила Гектору нести штатив, он отказался и взбежал вверх по лестнице, торопясь начать съемку. За окном простиралось широкое устье реки и западная часть Лиссабона. Я вынула блокнот и стала делать наброски.

– Вот эти трехцентровые арки… интересная перспектива, – произнес Гектор.

Он некоторое время походил, выбирая ракурс, потом установил штатив и долго снимал.

Мы вышли на пристань, и до нас донеслись запахи реки.

– Здесь почти закончил. Давайте, возьму вас в кадр.

– Вряд ли шефу понравится такая самореклама. Ну ладно, один снимок.

Гектор поставил меня у стены. Сделал несколько фотографий крупным планом. Его ласковые карие глаза смотрели прямо на меня, но он меня словно не видел. Я опять была для него лишь сочетанием контуров и форм, света и тени.

Мы купили билеты, и, пока полупустой паром двигался по реке, я наблюдала, как Гектор снимает. С реки башню видно лучше всего; в ее архитектуре очень заметно мавританское влияние. Фотографировал он с такой же увлеченностью, с какой Маркус склонялся над чертежным столом.

Наконец Гектор повернулся ко мне и сказал:

– Ну, теперь я доволен! Может, пообедаем? На той стороне есть хорошее место.

– Хочется мидий с чесноком, да чтобы чеснока побольше…

– Запросто.

В этот самый миг сидевший рядом со мной старик с трудом встал и попытался схватиться за поручни. Руки его не слушались; он вдруг выгнулся и задергался в припадке. Широко раскрытые глаза явно ничего не видели, нижняя челюсть отвисла. Старик задыхался и уже начал падать. Гектор кинулся на помощь и перехватил тело старика.

– Кэти, помоги! – крикнул он по-португальски.

Я схватила старика с другой стороны. Он был очень тяжелым, и я боялась, что не удержу. Кое-как нам удалось, встав на колени, опустить его на палубу. Я успела заметить щетину на посеревшем лице и струйку крови, вытекавшую изо рта – он прикусил себе язык. Беднягу все еще сотрясали судороги, но уже не столь сильные. Гектор положил его голову к себе на колени, поглаживал лицо и тихо что-то приговаривал. Подбежал кто-то из команды. Гектор крикнул:

– Срочно нужен врач!

И вновь принялся успокаивать старика.

Прибежал стюард, опустился рядом на колени. Старик уже не трясся. Невидящие глаза были открыты. Гектор очень осторожно переложил его на палубу. Стюард стал проверять пульс.

Я поняла, что он умер, и сама начала дрожать. Прислонившись к скамье, я закрыла глаза.

Чуть погодя Гектор положил руку на мое плечо.

– Никогда раньше не видела мертвецов, – произнесла я. Мой голос дрожал.

Гектор обнял меня.

– Он был уже стар и умер быстро. Наверное, даже сам не успел понять. Пожалуй, куплю тебе чего-нибудь выпить.

Умершего тем временем перекладывали на носилки. На его серых брюках расплывалось темное пятно. Из рукавов пиджака торчали желтые от никотина пальцы.

Видя, как заботливо обращался со стариком Гектор, я лишний раз убедилась, что доброта очень важное качество, – нет, самое главное качество в человеке.

Гектор принес два пластиковых стаканчика с бренди, и мы сидели на палубе, прислонившись спиной к скамье. Сверху жарило солнце, в шею дул ветерок, в борт плескалась вода, в небе кричали птицы. От бренди грудь заполнило тепло. Я остро ощущала присутствие Гектора. Все во мне кипело жизнью. Старик умер, а я – жива.

* * *

На следующий день мы встретились у монастыря иеронимитов. Час был ранний, улицы пустынны. Гектор спросил:

– Все нормально?

Я кивнула и быстро заговорила, пытаясь скрыть внезапное волнение:

– Думаю, это одно из самых прекрасных зданий во всем мире.

Мы пошли вдоль галереи, разглядывая резьбу. На каждой арке, на каждой колонне мастера изобразили разные сюжеты: лица, искаженные мукой, и лица божественные, гирлянды цветов и фруктов, мифических и настоящих животных. На каменных стенах и полах создавалась удивительная игра света и тени. Мы провели в монастыре пять часов, а Гектор не переставал находить все новые и новые кадры. Я бродила рядом, делала записи. Во внутреннем дворе разбит садик в средиземноморском стиле: пересекающиеся тут и там аккуратные дорожки, обсаженные низким кустарником, треугольные площадки, засыпанные гравием.

– С меня тарелка мидий, – напомнил Гектор.

Заведение было небольшое; снаружи и не скажешь, что ресторан. Гектор заказал мидии и бутылку белого вина. Нам принесли хлеб, оливки и соусник с оливковым маслом.

– Я теперь могу и в Порту поехать. – Он отломил кусочек хлеба.