Отмороженный

Пока что команда Фрирса — Курца находилась в атаке, причем даже в то время, когда Хансен считал, что сам ведет наступление. Каким-то образом им удалось раскрыть тайну его нынешней ипостаси — скорее всего, это был вклад в игру Джона Веллингтона Фрирса, — а после этого их шаги были вполне предсказуемы. Ограбление его дома, предпринятое для того, чтобы получить доказательства, являлось омерзительной акцией, хотя, рассуждая задним числом, такой поступок был почти неизбежным. Но его врачи до сих пор не обратились в полицию. А из этого следовало, что они намерены разыграть один из трех эндшпилей: А) Фрирс — Курц жаждет его прикончить; Б) Курц рассчитывает надуть своего партнера, чтобы самому провернуть шантаж, и может на самом деле раскрыть Хансену местонахождение Фрирса, если получит деньги; В) Фрирс — Курц собираются убить его и выманить у него деньги при помощи шантажа.

Хансен хорошо помнил Джона Веллингтона Фрирса и точно знал, что чернокожий скрипач был чересчур цивилизованным человеком. Даже двадцать лет скорби по поводу смерти его дочери, вероятно, не подготовили Фрирса к убийству; он должен был предпочесть передачу Хансена законным властям. Хансен даже помнил, что скрипач часто пользовался этим выражением — «законные власти» — в беседах на политические темы, которые они вели между собой, когда вместе работали в чикагском университете.

Значит, оставался Курц. Несомненно, вышедший на волю преступник должен был заправлять всем шоу и не принимать во внимание протесты Фрирса. Возможно, Курц вступил в контакт с Фарино, надеясь получить от них помощь. Но Джеймс Б. Хансен знал, насколько ограниченным сделалось влияние Семьи Фарино в наступившем столетии. Теперь, когда старый дон погиб, ядро Семьи рассеялось, а наркоман Малыш Героин надолго засел в Аттике, Фарино можно было вообще не брать в расчет. Поступали агентурные донесения о том, что Фарино вербовали отдельных новобранцев, но это были в основном мелкие менеджеры: букмекеры, бухгалтеры, несколько телохранителей, и ни одного настоящего боевика, о котором стоило бы говорить. Так что реальная власть в Буффало принадлежала только Семье Гонзага.

Курц потребовал полмиллиона долларов, не считая премии за Фрирса. Разумеется, этого было достаточно для того, чтобы вовлечь в игру Фарино, но Хансен подозревал, что Курц слишком жаден, чтобы поделиться с кем-либо деньгами. Возможно, последняя дочь Фарино, Анжелина, не зная ситуации в целом, оказывала Курцу определенную поддержку. Это казалось вполне вероятным.

Я могу уехать прямо сейчас, — думал Хансен, его мысли текли плавно, подчиняясь ритму, который, словно метроном, задавали «дворники» ветрового стекла. — Подбросить пистолет, сделать анонимный звонок по 911, назвать имя убийцы старой леди в Чиктоваге и сразу же после этого укатить. Это было бы все равно что смахнуть с доски все фигуры и тем самым покончить с трудностями. В таком поступке даже присутствовала бы некоторая элегантность. Но что этот Курц возомнил? — сам себе возразил Хансен. Затевая попытку шантажа, Курц перевел игру на новый, более личностный уровень. Если Хансен не доведет игру до конца, это будет то же самое, что собственными руками положить короля на доску и признать свое поражение. То есть согласиться с тем, что слабак Фрирс и этот социопат, недавно вышедший из заключения, побили Джеймса Б. Хансена в его собственной игре.

Ни х... подобного, — подумал Хансен и тут же обратился к Спасителю с молитвой о прощении.

Хансен тронул «Кадиллак» с места, повернул на запад и выехал на скоростную автомагистраль, идущую вдоль реки на север.

Курц доехал до пустынного переулка возле Элайен-стрит, остановил такси рядом с «Линкольном», перетащил Рафферти в багажник «Таункара», а водителя такси, валявшегося в «Линкольне» со связанными руками и ногами, заткнутым ртом и повязкой на глазах, обратно в его машину. После этого он направился в сторону пентхауса Фарино, по дороге переговорив с Хансеном. От звуков гладкого, елейного голоса Джеймса Б. Хансена на него нахлынула пульсирующая, как при мигрени, головная боль.