— Скажи это Джимми Хэтуэю, — ответил Брубэйкер, призывая себе на помощь имя полицейского, убитого четырьмя месяцами ранее при таинственных обстоятельствах. Хэтуэй, который уже давно был сукой Фарино, накануне вечером позвонил Малышу Героину и сказал, что отправляется следить за Курцем, и в ту же ночь детектива убили. Брубэйкер знал об этом звонке. Хэтуэй тогда пытался заработать премию, назначенную за голову Джо Курца.
— Наплевать мне на Джимми Хэтуэя, — сказал Майерс. — Я никогда не любил этого зас...ца.
Брубэйкер окинул напарника яростным взглядом:
— Пойми, как только Курц выедет из штата, мы задержим его за нарушение режима условного освобождения.
Майерс ткнул пальцем, указывая на два автомобиля, отделявшие их машину от «Вольво».
— Выедет из штата? Да этот подонок не собирается выезжать даже из округа. Смотри, он поворачивает обратно, в сторону Хамберга.
Брубэйкер достал сигарету и закурил. Теперь, когда совсем стемнело, следить за Курцем стало по-настоящему трудно.
— Если ты так хочешь сделать его, — продолжал Майерс, — давай тормознем его завтра в городе. Сунем ему в карман пушку, выколотим из него все дерьмо и представим в окружной суд.
— Да, — сказал Брубэйкер. — Да. — Он развернул машину и покатил в направлении шоссе 219 и автострады на Буффало.
Глава 15
Как только Курц удостоверился в том, что автомобиль без номеров отказался от преследования, он свернул от Хамберга на боковую дорогу, выехал на автостраду, купил билет в кабинке возле шлагбаума и покатил за двести миль в Кливленд.
Приемная, кабинет и дом доктора Говарда К. Конвея находились в старом квартале неподалеку от центра города. Это был район больших старых викторианских[31] особняков, разделенных теперь на квартиры, и больших католических церквей, наглухо запертых в связи с приближением ночи или же совсем закрытых. Итальянцев и поляков, раньше обитавших в старых районах, вытесняли чернокожие, и прихожане либо умирали, либо переселялись в пригороды. Несмотря на новый стадион и музей рок-н-ролла, Кливленд, как и Буффало, представлял собой старый индустриальный город с насквозь прогнившей сердцевиной.
Если поместье Эмилио Гонзаги было крепостью, то дом Конвея представлял собой хотя и небольшой, но неплохо укрепленный форт — его окружал черный железный забор, окна первого этажа были забраны решетками. Во всем старом доме светилось одно-единственное окно на втором этаже. На табличке красовалась надпись: «Доктор стоматологии Г.К.КОНВЕЙ». Курц нажал на ручку калитки — она оказалась незапертой. Это наверняка говорило о том, что ворота соединены с домом системой сигнализации. Он подошел к парадной двери, на которой увидел кнопку звонка и динамик селектора. Курц наклонился к селектору и жалобно застонал в микрофон.
— Что надо? — Голос был молодым — слишком молодым для Конвея — и очень резким.
— У ея оят уы, — простонал Курц. — Мне ужен окъор.
— Что-что?
— Уасая жубая боль.
— Пошел вон! — В динамике щелкнуло, и селектор отключился.
Курц нажал на кнопку звонка.
—
— У ея страфо оят жуы, — гораздо громче простонал Курц и принялся внятно подскуливать.
— Доктор Конвей не принимает пациентов. — Селектор снова отключился.
Курц восемь раз надавил на кнопку звонка, а потом прижал ее пальцем и больше не отпускал.
Послышался громкий топот — лестница, судя по звуку, была ничем не застелена, — и дверь резко распахнулась на длину цепочки. Стоявший за дверью мужчина был настолько громадным, что почти полностью загораживал падавший изнутри свет, — весом, по меньшей мере, фунтов триста. Он был молод, лет двадцати пяти, с пухлыми губами купидона и вьющимися волосами.
— Ты глухой, что ли, урод? Я тебе сказал, что доктор Конвей не принимает пациентов. Он больше не работает. Проваливай.
Курц держался за челюсть, пригибаясь, чтобы его лицо оставалось в тени.
— Мне оень нуен уной вач. Мне оень пъохо.
Громила взялся за ручку, чтобы закрыть дверь. Курц быстро вставил ботинок в щель.
— Пъошу ас.
— Ну, гад, смотри, ты сам напросился! — рявкнул парень. Он сорвал цепочку, распахнул дверь и протянул руку, намереваясь схватить Курца за грудки.
Курц точно пнул его в мошонку, перехватил вытянутую руку великана, завернул ее ему за спину и резким движением сломал мизинец.
Когда мужчина закричал, Курц перехватил громилу за указательный палец и отогнул его далеко назад, а руку вывернул так, что ладонь касалась того места, где под толстым слоем мускулов и жира скрывались вершины лопаток.
— Давай-ка поднимемся наверх, — шепотом приказал Курц, вступая в пропахшую капустой прихожую. Пинком ноги он закрыл за собой дверь, повернул охранника и, надавив на палец, заставил верзилу идти по ступенькам.
— Тимми? — донесся со второго этажа дрожащий голос. — Все в порядке? Тимми?
Курц окинул взглядом огромную спину трясущегося, хнычущего гиганта, вернее, сейчас это была просто куча движущегося мяса, которая неверными шагами брела по лестнице перед ним.