Открывается внутрь

Я в ту же секунду поняла, что он мечет бисер. Лимонадный король смотрел уже не участливо, а настороженно. Идее виртуального кладбища он явно не сочувствовал. Бедняга только притворяется, что в здравом уме, а на самом деле бредит, – вот что читалось в глазах лимонадного короля. Но Марков не замечал. Он сидел в облаке дыма и спокойно развивал свою мысль далее: именно поэтому я не стал сажать на его могиле живое деревце, оно ведь не будет иметь с ним ничего общего, – оно вырастет, станет большим, будет шелестеть своими блюдцами высоко над головой. И он писал в стихах, мой Лешка, что деревья пугают его, что они как маленькие взрывы, которые длятся сотни лет. Поэтому вместо живого дерева я заказал на его могилу деревце из алюминия с маленькими плоскими белыми листочками…

Тут я не выдержала и встряла. Я сказала, что лично мне эта идея – с виртуальным кладбищем – кажется очень живой и даже продаваемой. Я вижу рынок для этой идеи, вижу потенциального потребителя. Их немного, но они есть. Можно было бы даже заранее создавать свой будущий «маленький музей», специально отбирать картинки и записи. Все равно ведь мы постоянно думаем о смерти, так почему бы не думать вместо нее о бессмертии, пусть хоть маленьком, для своих? Марков воодушевленно покивал. Лимонадный король почувствовал себя окончательно не в своей бутылке. Ему надо было что-то сказать, и он что-то сказал, уж сказал так сказал: скажите, а у вашего сына были, например, друзья, подруги или девочки какие-нибудь? (В сущности, он имел в виду только девочек, но замаскировал их «друзьями и подругами».) На что Марков поведал неожиданное: у него был взрослый друг. Относился к нему как к сыну. Можно сказать, его второй отец. Он сформировал его вкусы. Фильмы ему показывал хорошие. Музыку давал слушать. А потом, когда Алешка погиб, он тоже умер, от болезни. Не сразу. Сначала проработал у нас полгода. Я дал ему работу. Сказал об этом партнеру и был поражен его реакцией. Он мне сказал, что это негуманно. Брать на работу умирающего негуманно. Негуманно. Мол, он умрет, а все в агентстве к нему привяжутся. Меня поразила эта перевернутая логика, сказал Марков. Кому может повредить опыт, что люди, которые работают с нами рядом, уходят из жизни. Кого этот опыт может сделать хуже. С этим лимонадный король был целиком и полностью согласен, в чем и признался с облегчением.

Я спросила: скажите, а стихи сына у вас сохранились? Марков сказал: да, не все, конечно. Он встал, пошарил на полке, вытащил пару маленьких блокнотиков и протянул лимонадному королю и мне. Таких блокнотиков, сказал он, у Лешки был полный ящик. Он много-много писал. В неделю такой блокнот исписывал.

И как только я взяла в руки этот блокнотик, и открыла его, и увидела почерк, то я поняла, что сын Маркова – это мой одноклассник Лешка Аминов. Это у него были такие блокнотики. Это он вечно сидел с ними и что-то в них кропал. Это с ним я сидела на первой парте целых полгода, а потом пересела от него на последнюю, потому что рядом с ним мне почему-то становилось нехорошо. И да, мы родились с ним в один день.

* * *