Открывается внутрь

Скорее бы уже мне стало четырнадцать лет. Когда мне будет четырнадцать, то я пойду работать и к восемнадцати скоплю на отдельную квартиру и перееду от тети Лены. И я буду покупать себе какую захочу косметику.

От скуки я даже достала сказку о рыбаке и рыбке и прочитала ее четыре раза вслух. Так что вы можете себе представить, как мне было скучно.

Потом пришла Лизка, и я к ней пристала, чтобы мы посмотрели вместе хотя бы какой-нибудь фильм. А Лизка мне ответила, что тетя Лена ей велела показать мне фильм про океан. И нам пришлось смотреть фильм про океан. Ничего оказался фильм, даже интересный. Про куски льда, которые везде плавают-плавают, а потом переворачиваются, и что, оказывается, в океане плавает очень много мусора, и его трудно убирать.

А потом я стала просить показать мне еще один фильм, но Лизка сказала, что хочет послушать музыку, и стала слушать своих чуваков с грохотом.

А я ей сказала:

– Как ты можешь, Лизка, слушать постоянно один какой-то, блин, мужской голос! Ты не хочешь хоть раз в жизни послушать нормальные песни с нормальным женским голосом?

А Лизка говорит:

– Веру Брежневу я слушать больше не хочу.

А я говорю:

– Да не Веру Брежневу! Почему сразу Веру Брежневу?! Чуть что, так Веру Брежневу! Давай послушаем вот эту тетеньку, которая поет вот это – я только забыла, как называется, в торговом центре играют это все время! Ну… вот такое, типа, – я напела мелодию, – «за-айцы, тре-енер, тру-ру-ру-у…» – только я слов настоящих не знаю, там по-английски.

Лизка на меня посмотрела и говорит:

– Чаво-о?

Я даже засмеялась – так похоже на меня сказала. Прямо от меня набралась. За пять месяцев, что мы в одной комнате живем.

– Песня, – говорю. – Это такая песня, ее играют в торговом центре.

– Там ничего такого не играют, – говорит Лизка.

– Играют! – сказала я. – Ты просто не знаешь! Ты там не бываешь так часто, как я!

– Ты хочешь ЭТО послушать? – переспросила Лизка.

– Ну, там просто ЖЕНСКИЙ голос поет, – сказала я. – И очень красиво, кстати-ка. Хоть и по-английски.

– Это не по-английски, – сказала Лизка.

– Ты там ваще не была и это не слышала! Я тебе говорю же, что по-английски! – сказала я. – Так ты можешь это найти?

– Конечно! – сказала Лизка и даже спорить не стала, взяла и нашла.

И мы послушали с большим удовольствием.

Потому что женский голос красивее мужского.

И вообще женщины красивее мужчин.

И эта песня, честно говоря, ко мне прямо привязалась.

Мы ее послушали три раза.

Когда ее поют, я представляю какой-то такой клип. Как будто розовый сад, и над ним очень-очень черное небо, с золотыми звездами. И посреди этого розового сада стоит такая девушка, очень гламурная, очень-очень, и она – вампир. Но она добрая вампир, как в фильме «Сумерки. Сага. Рассвет». И она поет и плачет черными слезами, и мы вдруг видим, тошто везде проступает кровь, и потом с неба вдруг слетает что-то бело-золотое. И тогда хочется плакать, даже если никто тебя и не обидел.

Я даже, когда засыпаю, представляю себе этот клип с музыкой.

И вроде я ее действительно слышала не в торговом центре, а где-то еще.

И вдруг мы с Лизкой услышали, как ключ поворачивается в замке.

И на пороге появилась тетя Лена.

– Девочки, здравствуйте! – весело сказала она. – А я приехала пораньше, потому что сразу после турнира оказалось свободное местечко в дневном «Сапсанчике», и я быстренько поменяла билетики и примчалась к вам! О, да вы тут без меня Баха слушаете?! Здорово!

– Это Анжелика попросила поставить! – сказала Лизка гордо. – Сама прям подошла и попросила.

Тетя Лена, кажется, удивилась. И еще мне почему-то показалось… Но, во-первых, показалось, а во-вторых, только на малюсенькую секундочку.

И потом она сказала:

– Окей! – и заржала, как обычно она ржет. – Кофе-то будете?

Seufzer, Tränen, Kummer, Not,
Ängstlichs Sehnen, Furcht und Tod
Nagen mein beklemmtes Herz,
Ich empfinde Jammer, Schmerz[1].

5. Чаша

Я Риту по пятницам в бассейн вожу. Рита – это моя племянница, ей десять. Я рядом с бассейном живу, а брат – в двадцати минутах. В остальные дни жена брата Риту водит, а по пятницам – я. Папа в это время с Костиком сидит, а я сижу в раздевалке.

Занятие длится полтора часа: полчаса в зале и час в чаше. Пока Рита плавает, я рисую наброски: родителей, бабушек, нянь, тренеров, мальчишек и девчонок. Детей рисовать труднее всего, потому что они все время вертятся. Постоянно получается так, что у меня на бумаге четыре ноги и три руки. Но если подумать, это ведь правда: когда мы сидим, у нас ног две, а когда бежим – двенадцать.

Когда я рисую, никто меня не замечает, потому что очень много народу тут сидит. Например, вон та женщина в фиолетовом свитере даже не догадывается, что я сейчас ее рисую. Я рисую свитер, очки, завивку, нос, глаза, колено, ботинок, пальцы и гаджет, а она меня не замечает. А дети из предыдущей группы бегают, шумят, одеваются и раздеваются, сушат волосы, собирают рюкзаки.

* * *