2. Помни, что Бог сердцеведец есть, взирает на сердце, и призывай Его в сердце твоем. Это и есть сказанное в Писании:
3. Сердечный труд твой должен состоять в том, чтобы непрестанно молиться Богу. Желаешь ли успеть в этом, положи начало и ищи не леностно, в надежде, и Бог благословит тебя успехом (отв. 26).
4. Непрестанное призывание имени Божия есть врачевство, убивающее не только страсти, но и самое действие их. Как врач изыскивает приличное врачество или пластырь на рану страждущего, и они действуют, причем больной и не знает, как это делается, так точно и имя Божие, будучи призываемо, убивает все страсти, хотя мы не знаем, как это совершается (отв. 421).
5. Господь сказал:
6. Когда видишь, что хитросплетение врага мешает молиться, то не вступай с ним в прение, но постарайся призвать имя Божие, и Бог поможет тебе и упразднит ухищрение врагов (отв. 424).
7. Совершенная молитва состоит в том, чтобы беседовать с Богом, не рассеиваясь мыслями, собирая все свои помыслы и чувства. Человек входит в такое состояние, когда умрет для всех людей, для мира и для всего, что в нем находится. Таковой во время молитвы ничего не имеет в мысли, кроме того, что он предстоит Богу и с Ним беседует (отв. 79).
1. Говорили об авве Филимоне отшельнике, что он заключил себя в некоей пещере, недалеко отстоявшей от Лавры, называемой Ромиевой, и предался подвижническим борьбам, мысленно повторяя себе то же, что, как передают, говорил себе Великий Арсений: «Филимон, зачем исшел ты сюда?» Довольное время пребыл он в этой пещере. Делом его было — вить верви и сплетать кошницы, которые отдавал он эконому, а от него получал небольшие хлебцы, которыми и питался. Он ничего не ел, кроме хлеба с солью, и то не каждый день. О теле, как видно, совсем не имел он попечения, но, упражняясь в созерцании, пребывал в божественном просвещении и, сподобляясь оттоле неизреченного тайновидства, пребывал в духовном образовании. Идя в церковь по субботам и воскресеньям, он шел всегда один в самоуглублении, не позволяя никому приближаться к себе, чтобы ум не отторгался от делания своего. В церкви же, став в углу и лицом поникши долу, испускал источники слез, непрестанное имея сетование и в уме вращая память сердца и образ святых отцов, особенно Арсения Великого, по следам которого и шествовать всячески старался.
2. Когда в Александрии и окрестностях ее появилась ересь, он удалился оттуда и отошел в Лавру Никанорову. Приняв его, боголюбивейший Павлин отдал ему свое уединенное место и устроил для него совершенное безмолвие. Целый год никому не попустил он повидаться с ним, и сам нисколько не докучал ему, разве только в то время, когда подавал потребный хлеб. Настало Святое Христово Воскресение, когда при свидании зашла у них между собой беседа и речь коснулась пустыннического жития; тогда уразумел Филимон, что и благоговейнейший тот брат Павлин тоже питает прекрасное намерение (пустынножительствовать), богато всевает в него подвижнические словеса, — писаные и неписаные, — всем показывая, что без совершенного уединения невозможно угодить Богу, как негде любомудрствует и Моисей, богопросвещенный отец, что «безмолвие рождает подвиг, а подвиг рождает плач, плач — страх, страх — смирение, смирение — прозрение, прозрение — любовь, любовь же делает душу здравой и бесстрастной, и тогда человек познает, что он недалек от Бога».