Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Лицо Марии Александровны перестало понимать, что ему делать. Оно изобразило картинный ужас, но по глазам Эдуарда было ясно, что его как будто и вправду восхищают кажущиеся ужасными вещи, о которых он говорит. Остановилась она в конечном счете на вопросах безопасности:

– А нам там безопасно будет? Юрочка, ты слышал, что творится в нашем прекрасном Париже? Нас там не убьют? Эдик, нас там не убьют?

– Не бойтесь. Вас, – Эдик произнес это местоимение с нажимом, глядя прямо в почерневшие глаза Марии Александровны, – никто убивать не будет.

– Весь мир сошел с ума, – вдруг подал голос хозяин дома. – Но в самом вульгарном, профаническом, а отнюдь не высшем смысле.

– Почему же? – хлюпнул сквозь суп Эдинька. – По-моему, так наоборот, наконец-то возвращается к норме, к своему естественному виду.

– Давайте не будем про политику, – перебила его Мария Александровна. – Скажите лучше, Эдик, только между нами: на родину возвращаться не думаете?

– Пока нет, – не раздумывая ответил Эдуард.

– Отчего же? – удивилась Мария Александровна. – Мы вот с Юрочкой постоянно ностальгируем по родине. У вас нет такого? Ну это вы просто молодой еще совсем…

– В метафизическом плане, – пояснил Юрий Витальевич.

– В России кабаре нет, – сказал на это гость по имени Эдуард. – Вот когда кабаре появятся со стриптизом, тогда и подумаем. А чеснока нет?

– Ах! – снова заахала Мария Александровна. – А вы борщ с чесноком едите? Я про чеснок забыла, про этот, как его… garlic. – Английские слова Мария Александровна старалась произносить с манерным подвывертом, растягивая гласные и утяжеляя согласные: так ей казалось, что она походит на диктора из телевизионной рекламы. – Давайте я в магазин схожу.

– Если не затруднит, – к совершенному изумлению Марии Александровны, ответил Эдуард.

Повисла абсолютная тишина, густая, как могила, выкопанная в болоте. Проехала за окном молодежь на «бьюике», из которого доносились звуки современной музыки. Возможно, это был рок-н-ролл. Но и этот автомобиль промчался слишком быстро, вернув сидящих за столом к своему молчанию. Эдик держал стратегическую паузу, вглядываясь в Марию Александровну, будто оценивая ее как женщину.

– Дурака не валяйте, – встрял в тишину Мамлеев. – Чеснок, равно как и его эссенция, смертельно опасен для упырей, вурдалаков и вампиров, которыми мы с вами несомненно являемся. Эдинька, скажите лучше вот что. Есть у вас сейчас цель какая-то? Большая, может, мечта какая.

– Есть у меня одна мечта, – сообщил Эдинька. – Мечтаю стать распорядителем похоронных процессий.

– Ну мы с вами серьезно, а вы все шутки шутите, – в самом деле уже сердилась Мария Александровна.

– Ну почему же, – возразил жене белорубашечный Мамлеев. – Профессия хорошая, всегда нужная, пользующаяся особым уважением. Почтением, я бы даже сказал. Было так по крайней мере, насколько помню. Так что? В Россию возвращаться не думаете?

Эдуард непонятно и как будто потусторонне захохотал, разве что не стуча кулаком по столу, на который, впрочем, замахнулся. Чему смеялся – непонятно. Но Мария и Юрий засмеялись в ответ: Мария – задрав голову с черными волосами, забранными в пучок, Юрий – плечами и верхней частью своей груди, то есть он даже не хохотал, а скорее смеялся внутрь себя, сохраняя бесценную жизненную силу.

– А мы вот с Юрочкой все время думаем, как бы в Россию вернуться, – отсмеялась Машенька. – Ностальгируем по родине, сил уже никаких нет.

– Да, – сообразил сказать Юрочка, – тоска метафизическая.

– Почему же? – выдавил из себя Эдинька, одновременно высасывая языком из зубов жесткие волокна мяса.

Мария Александровна отложила так и не испорченную супом ложку, на полминуты замолчала, при этом показывая всем лицом, что имеет немало заготовленных фраз, отвечающих на этот вопрос. Когда пауза показалась даже ей изрядно затянувшейся, она заговорила.

– Я работаю в библиотеке, – сказала она. – А кто со мной? Молодые девочки, американки. Мы все дружим.

Голос у нее задрожал и захрустел, как бумажный пакет с булками, намокшими от нездешнего дождя.

– И когда у нас кофе-брейк – пятнадцать минут. – Она опять сбилась, но уже не так заметно. – Шестнадцать уже нельзя. Я фильм видела… Он меня взволновал. На реальной основе: пароход в океане и катастрофа, пароход тонет. И что делать? Почему-то шлюпки какие-то тоже потонули, их не хватало. Всем спастись невозможно. Капитан принял решение – спасать только сильных и молодых, а слабых выкидывать в море. Для меня это непонятно. В СССР женщины, дети, старики – прежде всего. Если пожар, слабых в первую очередь спасают. А там рациональный подход. А что слабых спасать? Все равно погибнут или им мало жить осталось. Спасать только здоровых. Даже не в возрасте дело. Одна женщина активно помогала, а другая ныла: «Я хочу… ах, помогите, я хочу пить», – очень достоверно изобразила актерскую игру Мария Александровна. – А ее раз, и за борт выкинули. Слабая. Боже мой!

– Да что вы говорите? – вздернул русые брови Эдинька. – Кошмар какой!