Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

За столом сидели трое: Юрий Витальевич Мамлеев, супруга его Мария Александровна и человек немного моложе, но значительно моложавее. На Юрии Витальевиче хрустела белая рубашка, надежно заправленная в тугой ремень на брюках, супруга его нарядилась в темную вечернюю блузу, а вот на моложавом госте был залихватски мятый пиджак, а под ним футболка с невообразимым рисунком: то ли герб спортивного клуба, то ли абстрактная живопись, которую еще называют поп-артом. Образ его неожиданно дополняли в нескольких местах подклеенные квадратные очки с чрезвычайно толстыми линзами.

В окне желтели дубы Трипхаммер-роуд, пересекавшейся с другой роуд, которая называлась куда менее замысловато – Ок-Хилл-роуд, словно именно на этом доме завершилась фантазия, а то и все остальные мыслительные процессы у существа, дававшего наименования улицам Итаки, штат Нью-Йорк.

– Ну что, Эдинька, по одной? – учтиво спросил белорубашечный хозяин дома, кивая на графин.

Мятый моложавый гость с дерзким взглядом, но застенчивыми манерами из вежливости помялся.

– Мне вина, – сказала, улыбнувшись с закрытым ртом, Мария Александровна. Кокетливо взглянув на гостя, она добавила: – Эдик, будете любезны?

– Далось вам это вино американское, – возразил Эдинька-Эдик. – Водочки с нами лучше хряпните.

Увидев перемену в лице Марии Александровны, он тут же сообразил:

– По-нашему, по-русски!

Мария Александровна моментально вернула веселое выражение на свое лицо и даже расхохоталась, показав зубы:

– Ах, ну если по-русски, то конечно! Правда, Юрочка?

Юрий Витальевич быстро закивал, но заметно было, что думал он о чем-то своем, а кивал лишь потому, что уловил интонацию, требующую от него подтверждения. Моложавый гость улыбнулся, явно довольный тем, что одной краткой репликой внес неразбериху в сценарий, сочинявшийся не один час, а то и день. Тем временем Юрий Витальевич вышел из оцепенения и принялся наливать водку в миниатюрные рюмочки на высоких элегантных ножках – первым делом гостю, потом уж и себе.

– Машенька, тебе вина? – ляпнул Юрий Витальевич.

– Давайте налью, – выручил хозяина Эдуард, выхватив графин, – что вы через стол тянуться будете.

– И то верно, – хмыкнул Юрий Витальевич, обрадованный ласковым, почти семейно-родственным тоном гостя.

Мамлеевская жена поджала губу, которой сию же минуту улыбнулась, затараторив: «Все-все-все, мне хватит». Само собой, наливающий гость налил до краев, несколько прозрачных капель упали на скатерть, растеклись небольшими кругами и почти моментально то ли испарились, то ли впитались в рационально тонкий, почти бутафорский хлопок из супермаркета.

– Ну? За что выпьем, – Мамлеева подмигнула, – по-русски?

– За Россию! – звякнул столовыми приборами Юрий Витальевич.

Эдуард улыбнулся сладострастными чуть мокрыми губами.

– За Советский Союз, – выступил он с поправкой, – за нашу с вами общую родину – СССР.

Мамлеевы переглянулись, замерев с поднятыми рюмками, но Юрий Витальевич нашелся:

– Давайте компромиссный вариант: за Советскую Россию!

Все вроде бы согласились: Эдуард и Юрий Витальевич чокнулись, Мария Александровна замешкалась, но успела стукнуть своей рюмкой о рюмку гостя, уже летевшую в рот. Влив в себя глоток водки, Эдинька-Эдик закусил красным супом, толстые стекла очков его моментально запотели. Раздражившись на это обстоятельство, он как-то по-детски исказил лицо в сиюминутном недовольстве, после чего снял очки и отложил их чуть в сторону – на короткое время, пока заправлял свои моложавые внутренности ложками борща по-американски.

– Ну, рассказывайте же, – пристала Мария Александровна с расспросами. – Как вам Париж?

– Да, да, – заподдакивал Юрий Витальевич, – как вам Париж?

– Стоит, – отрезал Эдик.

– Ха-ха-ха, – сказала Мария Александровна. – А подробнее? Где живете? И на что, если не секрет.

– Живу я, как и прежде, в ле Марэ, – нехотя зафальцетил Эдинька, предварительно вздохнув и напялив очки-квадраты. – Перебиваюсь, как у вас говорят, гонорарами, но по большей части занимаюсь попрошайничеством.

Мария Александровна захохотала, видимо, решив, что гость их пошутил какую-то элегантную французскую шутку. Шутник тем временем что-то сосредоточенно рассматривал в супе, будто ожидал увидеть в нем голову мушиного человека. Чтобы притупить это рассматривание, выпили еще по одной – на этот раз решили обойтись без тостов.

– Ну а как вообще Париж? – настаивала, немного поморщившись от водки, Мария Александровна. – Мы с Юрочкой от Парижа остались в восторге полнейшем!

– Есть от чего восторгаться, – нежно промолвил Эдик. – Случился у нас тут на днях террористический акт – полнейший восторг! Семь погибших! Двадцать раненых!

Мамлеева ахнула.

– Господи ты Боже мой, – дополнила она словами свой «ах». – Никто не пострадал?

– Говорю же: семеро убитых! – почти рассердился Эдик и задергал руками в ораторских вскриках. – Палестинские террористы! Еврейский квартал! Этот, как его, Рю-де-Розье! Ворвались в ресторан и всех там перестреляли! Кричали: «Аллах акбар! Фри Палестайн! Либерте пур Палестин!» Какой восторг!