Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

За столом сидели трое: Юрий Витальевич Мамлеев, супруга его Мария Александровна и человек немного моложе, но значительно моложавее. На Юрии Витальевиче хрустела белая рубашка, надежно заправленная в тугой ремень на брюках, супруга его нарядилась в темную вечернюю блузу, а вот на моложавом госте был залихватски мятый пиджак, а под ним футболка с невообразимым рисунком: то ли герб спортивного клуба, то ли абстрактная живопись, которую еще называют поп-артом. Образ его неожиданно дополняли в нескольких местах подклеенные квадратные очки с чрезвычайно толстыми линзами.

В окне желтели дубы Трипхаммер-роуд, пересекавшейся с другой роуд, которая называлась куда менее замысловато — Ок-Хилл-роуд, словно именно на этом доме завершилась фантазия, а то и все остальные мыслительные процессы у существа, дававшего наименования улицам Итаки, штат Нью-Йорк.

— Ну что, Эдинька, по одной? — учтиво спросил белорубашечный хозяин дома, кивая на графин.

Мятый моложавый гость с дерзким взглядом, но застенчивыми манерами из вежливости помялся.

— Мне вина, — сказала, улыбнувшись с закрытым ртом, Мария Александровна. Кокетливо взглянув на гостя, она добавила: — Эдик, будете любезны?

— Далось вам это вино американское, — возразил Эдинька-Эдик. — Водочки с нами лучше хряпните.

Увидев перемену в лице Марии Александровны, он тут же сообразил:

— По-нашему, по-русски!

Мария Александровна моментально вернула веселое выражение на свое лицо и даже расхохоталась, показав зубы:

— Ах, ну если по-русски, то конечно! Правда, Юрочка?

Юрий Витальевич быстро закивал, но заметно было, что думал он о чем-то своем, а кивал лишь потому, что уловил интонацию, требующую от него подтверждения. Моложавый гость улыбнулся, явно довольный тем, что одной краткой репликой внес неразбериху в сценарий, сочинявшийся не один час, а то и день. Тем временем Юрий Витальевич вышел из оцепенения и принялся наливать водку в миниатюрные рюмочки на высоких элегантных ножках — первым делом гостю, потом уж и себе.

— Машенька, тебе вина? — ляпнул Юрий Витальевич.

— Давайте налью, — выручил хозяина Эдуард, выхватив графин, — что вы через стол тянуться будете.

— И то верно, — хмыкнул Юрий Витальевич, обрадованный ласковым, почти семейно-родственным тоном гостя.

Мамлеевская жена поджала губу, которой сию же минуту улыбнулась, затараторив: «Все-все-все, мне хватит». Само собой, наливающий гость налил до краев, несколько прозрачных капель упали на скатерть, растеклись небольшими кругами и почти моментально то ли испарились, то ли впитались в рационально тонкий, почти бутафорский хлопок из супермаркета.

— Ну? За что выпьем, — Мамлеева подмигнула, — по-русски?

— За Россию! — звякнул столовыми приборами Юрий Витальевич.

Эдуард улыбнулся сладострастными чуть мокрыми губами.

— За Советский Союз, — выступил он с поправкой, — за нашу с вами общую родину — СССР.

Мамлеевы переглянулись, замерев с поднятыми рюмками, но Юрий Витальевич нашелся:

— Давайте компромиссный вариант: за Советскую Россию!

Все вроде бы согласились: Эдуард и Юрий Витальевич чокнулись, Мария Александровна замешкалась, но успела стукнуть своей рюмкой о рюмку гостя, уже летевшую в рот. Влив в себя глоток водки, Эдинька-Эдик закусил красным супом, толстые стекла очков его моментально запотели. Раздражившись на это обстоятельство, он как-то по-детски исказил лицо в сиюминутном недовольстве, после чего снял очки и отложил их чуть в сторону — на короткое время, пока заправлял свои моложавые внутренности ложками борща по-американски.

— Ну, рассказывайте же, — пристала Мария Александровна с расспросами. — Как вам Париж?

— Да, да, — заподдакивал Юрий Витальевич, — как вам Париж?

— Стоит, — отрезал Эдик.

— Ха-ха-ха, — сказала Мария Александровна. — А подробнее? Где живете? И на что, если не секрет.

— Живу я, как и прежде, в ле Марэ, — нехотя зафальцетил Эдинька, предварительно вздохнув и напялив очки-квадраты. — Перебиваюсь, как у вас говорят, гонорарами, но по большей части занимаюсь попрошайничеством.

Мария Александровна захохотала, видимо, решив, что гость их пошутил какую-то элегантную французскую шутку. Шутник тем временем что-то сосредоточенно рассматривал в супе, будто ожидал увидеть в нем голову мушиного человека. Чтобы притупить это рассматривание, выпили еще по одной — на этот раз решили обойтись без тостов.

— Ну а как вообще Париж? — настаивала, немного поморщившись от водки, Мария Александровна. — Мы с Юрочкой от Парижа остались в восторге полнейшем!

— Есть от чего восторгаться, — нежно промолвил Эдик. — Случился у нас тут на днях террористический акт — полнейший восторг! Семь погибших! Двадцать раненых!

Мамлеева ахнула.

— Господи ты Боже мой, — дополнила она словами свой «ах». — Никто не пострадал?

— Говорю же: семеро убитых! — почти рассердился Эдик и задергал руками в ораторских вскриках. — Палестинские террористы! Еврейский квартал! Этот, как его, Рю-де-Розье! Ворвались в ресторан и всех там перестреляли! Кричали: «Аллах акбар! Фри Палестайн! Либерте пур Палестин!» Какой восторг!