До последнего не желая сдаваться, я ждала продолжения. Мне было страшно, но и дух перехватывало от предвкушения.
— Ах, — хмыкнул ректор, — ты хочешь поиграть, верно?
Дышать стало тяжело, голова закрутилась. Указательный палец ректора прошелся по складкам, вызывая неконтролируемую дрожь.
— Такая мокрая… С ума сойти просто… — рыкнул он, и член шевельнулся, увеличиваясь в размерах. Теперь грудь мужчины бешено вздымалась, а хватка на волосах стала более дикая. — Если ты хочешь это прекратить — просто скажи мне, девочка. Я помогу тебе.
Прохор Германович неторопливо водил пальцами по моей коже, изредка касаясь складок. Один лишь раз он проник внутрь, едва дотрагиваясь клитора. С каждой секундой напряжение становилось все сильнее, жгут между ног стягивало все туже… Как канаты, которые вот-вот порвутся, высвобождая целый поток энергии. Я боролась с собой, не желая проигрывать. Одно дело — просто скинуть с себя одежду во сне, другое — буквально запрыгнуть на ректора, как какая-то нимфоманка!
А потом мне в голову пришла спасительная идея: «Я ведь могу перевернуться во сне! Все так делают!» Сонно позевав, я аккуратно потянулась и начала переворачиваться. План был «слететь» с ректора на мягкую кроватку и как бы я не при делах.
Не тут-то было. В секунду мужчина приподнял руку и получилось, что я просто повернулась на месте, как курочка гриль в духовке. Изменилось лишь то, что теперь моя пятая точка плотно вдавливалась в раскаленный член мужчины. Такой, словно там печь!
— Классно ты придумала, — прохрипел тот, накрывая одной рукой мою грудь, отчего голова закрутилась. Вторая змеей спустилась по животу прямо к лобку. — Так мне даже больше нравится. А тебе?
С губ сорвался стон, сдержать который я была не в силах. Словно моя душа разговаривала с мужчиной, а я все еще сопротивлялась.
— Нравится? — пальцы медленно раздвинули складки, чтобы один из них накрыл клитор.
Мы оба не спали, нам нравилась эта игра. В недомолвки, недоговоренность. Словно это не мы, а другие свободные люди. Которые могут просто получать удовольствие от жизни, а не просчитывать все наперед.
— А так, Персик? — движения на клиторе и соске были одинаково медленными и пьянящими. Словно кто-то крутит пластинку, а песня никак не подходит к концу. Мое тело отзывалось каждый раз так остро, что судорогой ноги сводило.
Касание — судорога. Касание — судорога…
Ощущения на грани сводили с ума, я будто умирала изнутри каждый раз. Неровное дыхание мужчины, его уверенные движения. Что-то совершенно пошлое, нашептанное на ухо…
— …Ты так прекрасна… — слышала я краем уха на пике. Словно острые иглы слова вонзались в меня в нужный момент. — Я люблю тебя, Персик.
Глаза широко распахнулись, оргазм подкрался незаметно. Я взорвалась, громко застонав, а член в брюках снова-снова сокращался. Я в тот момент поняла, что мужчина тоже кончил. То ли оттого, как нервно я елозила, то ли стонов ему хватило… Но само осознание этого продлило мои конвульсии на чертову вечность.
Когда трясти перестало, я пыталась отдышаться.
«Я люблю тебя» — крутилось снова и снова в голове… «Люблю… Люблю. Люблю!»
Мягкие губы коснулись щеки, шеи… Прохор Германович переложил меня на кровать, а сам поднялся с места. Я проследила за тем, как он подхватывает что-то с плечиков в темноте и уносит с собой в душ. Только когда дверь захлопнулась, я поднялась на постели и застонала:
— Что за черт только что произошел?!
Мне требовались ответы и срочно! Я больше не хотела недомолвок! Посему, спустив ноги на пол, собиралась отправиться за мужчиной и потребовать объяснений. Только вот нога моя коснулась чего-то холодного.
— Вот блин… — только нагнувшись вниз, заметила, что сбила бутылку. Полупустую бутылку виски, вчера вечером еще запечатанную. Поставив ее на место, я поняла все мгновенно. Глаза наполнились слезами, тело задрожало: — Он просто был чертовски пьян, Оля. Никого он не любит, и ты ему не нужна.
Глотая слезы, я дрожащими руками нашла на полу скинутую мною же одежду, натянула обратно и успела лечь в постель под одеяло за секунду до того, как дверь ванной открылась.
Мужчина завис надо мной, долго вглядываясь в лицо. Я могла только мечтать о том, чтобы он не видел мокрые дорожки на щеках. В конечном итоге он нагнулся к лицу, заправив волос за ухо, и сочувственно прошептав: — Прости…
И мое сердце разорвалось на миллиарды мелких осколков, впивающихся в плоть острыми ножами. Когда утром нас разбудили на завтрак, Прохор Германович вел себя так, словно ничего не сказал. Словно ничего не произошло.
Утро оказалось наполнено всякими техническими сборами, на которых мне быть не обязательно. Не желая оставаться наедине со своими мыслями, я спустилась в шумный холл отеля с учебником португальского языка «для чайников», купленным в соседней лавке. Новая информация осваивалась с трудом, но как только получилось вникнуть, чья-то ладонь упала мне на плечо.
Я испуганно вздрогнула, оглядываясь.
— Это всего лишь я, красавица, — засмеялся Вульф, уже забытый мною пилот частного джета. Казалось, с полета прошла целая вечность, а не одна ночь…