Отец моего врага

— Готова подписать? — не унимался мужчина и, когда я не ответила, в конец обнаглел. Сделал вид, мол проверяет на правильность мой ответ, перегнулся через тумбу, пахом впечатываясь в ягодицы. Я чувствовала каждый миллиметр его каменного члена в брюках кожей, пока тот невозмутимо выхватил ручку, принимаясь быстро что-то чертить. — Тебе понравится, Персик. Я же слышу, как ты дышишь.

Для всех мы были преподаватель со студенткой, решающими сложное задание. Студенты судорожно пытались списать хоть что-то, пока мужчина едва ощутимо раскачивал бедрами вверх-вниз, вызывая у меня самые настоящие приступы жара.

— К-как? — непроизвольно вырвалось с губ.

— Так, — я ощутила странную рычащую вибрацию в его голосе. Словно еще мгновение, и мужчина сорвется, крыша окончательно поедет, — будто вот-вот кончишь. Прямо здесь, при всей аудитории… Правда, грязная девчонка?

Нечего было скрывать, Прохор Германович обладал совершенно поражающим шармом и мужской харизмой, несомненно возбуждающей и бьющей кувалдой по коленкам. Я помнила, каким горячим, нежным, требовательным он был буквально день назад… Намного четче, чем хотелось бы.

Его горячие умелые пальцы гладили кожу, и я забывала обо всем на свете… О куче людей вокруг, об обиде, о страхе… Был только он и странное томление между ног, граничащее с болью. Словно какое-то сумасшествие.

И все же грязной девочкой я не была. Не для того вставала в пять утра и ехала на работу, после чего на учебу и снова на работу. Не для того училась по ночам и спала по два, а когда повезет — все четыре часа в сутки… Ну. Уж. Нет.

Прикусив от страха губу до боли, я с размаху наступила каблуком Прохору Германовичу на шикарный лакированный туфель и, естественно, продавила кожу. Он резко отпрянул назад, а я воспользовалась возможностью и воскликнула:

— Я все! Готово, могу присесть?

Не дожидаясь ответа, вернулась за парту. Не помню как, словно в тумане. От адреналина до сих пор глаза на мокром месте, а на губах держалась нервная улыбка.

Прохора Германовича словно скрутило по нужде за тумбой, он долго не мог разогнуться, но и звука не издал. Все вокруг шушукались, мол шнурки у него там что ли развязались… Какие шнурки на туфлях?! В любом случае, истинная причина мне была известна.

Когда он выпрямился, на лице отразилось такое спокойствие, что лучше был он орал. Молча покрутив листок с моим ответом, он равнодушно поднял бровь и кратко переспросил:

— Готово, говоришь?

— Ага, — горло скрутило, голос стал не мой.

— Что же, это просто ужасно, — покачал головой он, даже на меня не взглянув. — Зайдешь в триста пятый кабинет за своим законным наказанием к куратору.

— За что?! — не поняла я. С каких это пор за один неверный ответ вдруг наказывали?!

— За прогул, — отмахнулся тот, возвращаясь на стол. И хоть сидели мы друг на против друга — взгляды так и не встретились. Для него меня будто больше не существовало. — Тема закрыта. Следующим к доске со своим листиком выходит…

До конца пары я сидела, как на шарнирах. Прохор Германович действительно опрашивал каждого по очереди, как на допросе. Оказалось, английский он знает ничуть не хуже специально отведенного для этого преподавателя, что удивило не одну меня. Когда время подходило к концу, я вдруг не поверила своему счастью: неужели Прохор Германович действительно потерял интерес и наказание мое ограничится выговором от куратора?

*** — Может, не пойдешь? — морща нос, Марина сочувственно сжимала мои ладони в знак поддержки. — Ну его… Подумаешь. Что тебе сделает Виолетта Васильевна? Она тебя любит!

Вспоминая Прохора Германовича, который смылся из аудитории самый первый, будто опаздывал куда-то, я сцепила зубы. Нет, злить мне его больше не хотелось. Более того, я искренне надеялась, мол, наши отношения так и закончатся: моим наказанием и его равнодушием.

— Именно поэтому, — ободряюще улыбнувшись девушке, я чмокнула ее в щеку, крепко обняла и только спустя пару минут выдохнула, нехотя постучав в широкую тяжелую на вид деревянную красную дверь. — Могу я войти?

Ответа «да» не поступило, но и «нет» не прозвучало. Нашему куратору стукнуло семьдесят прошедшим летом, женщина слышала, мягко скажем, слабо. Дверь была не заперта, потому я позволила себе войти без разрешения, напоследок шлепнув Марину по пятой точке, подталкивая в направлении лестницы. Последние дни девушка выглядела неважно, но сегодня вообще казалась бледнее, чем обычно. Тенью самой себя… Меньшее, чего мне хотелось, это вешать на нее еще и свои проблемы. Глядя на душевные мучения девушки, я даже не давила на нее с расспросами про этот странный чай. В конце концов, пить его меня никто не заставлял. Он вообще чужой.

— Добрый день! — как можно громче воскликнула, медленно пробираясь вперед по длинному темному коридору. — Здесь кто-то есть?

Словно в каких-то американских ужасах я вкрадчиво переступала ногами, шагая в неизвестность. Зачем Виолетта Васильевна задвинула гардины и почему не включила свет? Я подпрыгнула на месте от ужаса, когда в кармане завибрировал телефон. Задыхаясь, положа руку на сердце, рвано выдохнула:

— Да?!