Отец моего врага

— Ну раз «просто умная», а не «самая умная», то другое дело, — развел руками Прохор Германович, будто это все меняло, а потом многозначительно поднял бровь, сдавливая непрошенный смешок. Веселился, говнюк! — Тогда… Нарисуйте строение артикуляционного аппарата, идет? Как он работает? Обозначьте его части? Формирование звуков?

Моя челюсть так об пол и ударилась, а из горла вырвался откуда-то взявшийся кашель. Оперевшись одной рукой об тумбу, я другой сжала горло. Никогда ранее у меня голосовые связки судорогой не сводило, и вот «привет»!

— На доске нарисуй, — кивнул мне тот на нашу ярко-вишневую конструкцию, слабо напоминающую обычную общепринятую доску.

Испустив протяжный тяжелый вздох, больше напоминающий стон, я вынужденно повернулась к доске. Голова отчаянно кружилась, руки тряслись словно в припадке эпилепсии, смешки одногруппников выбивали из колеи… Все это сыграло свою роль: мел буквально выскользнул из пальцев на пол, заставляя судорожно наклониться за ним к полу. Боги, как же я мечтала тогда спрятать голову в песок, словно испуганный страус!

За преподавательским столом что-то громко и отчетливо хрустнуло, затем ректор странно закашлялся, хватаясь рукой за край стола. Пару идеально разложенных предметов покатились по полу.

— Гхрм… Никифорова, все... Все я сказал! Не надо ничего рисовать на доске! — севшим голосом воскликнул мужчина, непривычно невнятно и сдавленно для него. Когда я обернулась, Прохор Германович судорожно оттягивал ворот рубашки, второй рукой собирая раскрошенный карандаш по столу. Как он только его руками раздавил — представить сложно. Непонимающе подняв одну бровь, я получила отчеканенное сквозь зубы скупое уточнение: — Я передумал.

— Можно садиться? — наивно понадеялась я. Ага, куда там! Мужчина встал с места, положил на тумбу листик, рядом ручку и подозвал меня пальцем. — Рисуем каждый у себя в тетрадях, оценки получит каждый, а не только Ольга.

Студенты мгновенно ожили, зашевелились. Теперь они пялились не на меня, а в свои листочки. Уверена, никто из них понятия не имел, что именно требует от нас ректор. Это как просить сантехника починить еще и домофон. А чего, суть-то одна, правда?

Я зависла над листочком, а мужчина буквально стеной за мной стоял. Слишком близко! Будь я даже в курсе правильного ответа, все равно бы не справилась с каким-то совершенно пьянящим ароматом его парфюма, буквально отхлеставшим меня по щекам.

— Прохор Германович, — прошептала я так, чтоб никто не слышал. — Может…

— Тссс... — его губу были прямо у моего уха, вызывая странные бабочки в желудке. Я плотнее обхватила ручку, он накрыл ее своей мощной ладонью. Прямо поверх! — У тебя все получится, Персик. Я в тебя верю.

Он сказал это! При всех! Я едва не умерла там, при своих однокурсниках. На месте, от разрыва сердца! Задыхаясь, обвела взглядом аудиторию: все судорожно что-то рисуют, подглядывая в телефоне. Пользуются моментом, пока Прохор Германович занят уничижением меня и не переключился на кого-то еще.

— Не надо… — еще тише пробормотала, неосознанно делая шаг назад, буквально вжимаясь ягодицами в ректора. Тут же поняла свою ошибку. И хоть за тумбой нас увидеть никто не мог, я снова сделала шаг вперед, но… Не успела. Мужчина вдруг опустил свою свободную руку мне на талию, сжимая ее так, что у меня чуть слезы не брызнули.

— Стой смирно, девочка, — не сказал, а именно прорычал он какую-то несусветную глупость, запуская указательный палец под кофту и касаясь им оголенной кожи, — я тебе помогу.

Я бы обязательно саркастично рассмеялась в тот момент, если бы могла.

— Чем именно? — с интересном уточнила, опуская голову. Позволяя прядям темных волос скрыть мое красное и потное лицо.

— А чем обычно помогают перспективным студенткам, Ольга? — судя по всему искренне не понял тот, продолжая совершать совершенно неуместный массаж на коже. С каждой секундой он все больше углублялся под свитер, проникая под юбку.

— Отстают от них? Дают им продохнуть? — съязвила сквозь зубы, пытаясь дышать… Вдох-выдох, вдох-выдох… Черт, ничего не выходило!

Честно взяв ручку, я попыталась начертить хоть что-то. В голове крутился образ гортани, резцов, кончиков языка… Но единственное, что получилось, — это нечто, напоминающее аппарат по измерению пульса.

— Я понял, что тебя не устроило в договоре. Не знаю, как упустил этот момент, — все тем же проникновенным шепотом бормотал мужчина. Мне стало искренне интересно, я даже навострила уши. — Там нет ничего про протежирование в учебе. Можешь быть спокойна, контракт уже подправлен.

Ахнув в полном изумлении, я боролась с необъятной агрессией, диким желанием сломать Прохору Германовичу нос, а еще с приступом дикого стыда. Потому что мы стояли слишком близко, а еще и шептались. Я молчу о том, какой скандал разгорится, если кто-то узнает про некие шаловливые пальчики у меня под одеждой.

— Как великолепно! — саркастично взорвалась, сцепив зубы.