Отец Иоанн Кронштадтский

У самого входа в заветное ограждение скромно ютились две пары, возбуждавшие во мне искреннее сострадание: больная, с трудом стоявшая на ногах старуха, поддерживаемая девочкой-подростком, должно быть, внучкой, и два мужика, судя по обдерганным лаптям и одежонке, прибредшие из дальней губернии – один высокий, худой, с мутным и неподвижным взглядом, другой – маленький, юркий и голубоглазый, с рыжею бородкою клином. Я протискался ближе и осведомился у рыжей бороды – откуда они. Оказалось, что оба они оренбургские, что высокий мужик совсем слепой и что так как они были много наслышаны, «что в городе Кронштадте у отца Иоанна слепые прозревают и калеки ходят, то вот они, значит, и прибыли по этой самой причине».

К чести аристократической дамы следует сказать, что она заметила несчастного слепого, что-то шепнула сторожу; и слепой очутился внутри ограждения со своим верным товарищем. Следом за ними, каким-то чудом, прошли туда и больная бабушка с внучкой.

Меня тоже начало подмывать проникнуть как-нибудь в заветную решетку, чтобы разглядеть поближе отца Иоанна, когда вдруг вся огромная толпа, переполнявшая церковь, колыхнулась, как один человек, и электрической искрой пробежал по рядам радостный шепот:

«Батюшка!., батюшка!..»

Действительно, одна из боковых алтарных дверей приотворилась, и на пороге показался отец Иоанн.

Что тут произошло, я решительно отказываюсь воспроизвести с достаточною наглядностью!

Лишь только он показался, как толпа неудержимой волной, тесня и давя друг друга, хлынула в его сторону, а стоявшие за заветной решеткой вмиг очутились на самом амвоне и чуть не сбили его с ног. При содействии псаломщика и двух сторожей, отец Иоанн быстро перебрался к левому приделу и сделал шаг вперед, чтобы пройти с этой стороны. В одно мгновенье та же толпа, точно подтолкнутая какой-то стихийной силой, стремительно шарахнулась влево и, простирая вперед руки, перебивая друг друга, крича и плача, настойчиво скучилась у церковной решетки, преграждая путь своему доброму пастырю. О чем кричали, о чем молили – ничего нельзя было разобрать, потому что все эти мольбы и крики сливались в один неясный, оглушительный и растерянный вопль. Отец Иоанн, затиснутый в угол, стоял покорно прижавшись к стенке, и на утомленном лице его отпечатлевалась – не то мучительная тоска, не то бесконечная горечь при виде этой исступленно мятущейся у ног его жалкобеспомощной толпы.

Казалось, чего могло быть проще для каждого другого пастыря – выйти из алтаря и пройти шагов пятьдесят до паперти, но для отца Иоанна такое путешествие являлось делом долгим, трудным и даже небезопасным. Предвидя все это, двое городовых, находившиеся в наличности сторожа и несколько человек из именитых купцов предприняли очень быструю и оригинальную меру, а именно – стали по обе стороны намеченного пути и, протянув по всей линии толстую веревку, образовали нечто вроде живой шпалеры, с виду очень стойкой и внушительной. Но лишь только отец Иоанн двинулся вперед, вся эта внушительная шпалера оказалась детской и смешной выдумкой; веревка с треском лопнула, купцы и городовые в один миг были отброшены в противоположный конец храма, и толпа, смешавшись и сшибая друг друга с ног, окружила отца Иоанна плотной непроницаемой стеной. Теперь отец Иоанн вдруг как бы исчез, и некоторое время его вовсе не было видно. Потом вдруг вся эта волнующаяся и вопящая стена колыхнулась в сторону и я увидел отца Иоанна – смертельно-бледного, сосредоточенно-печального, медленно, шаг за шагом, как в безжалостных тисках, подвигающегося вперед, с видимым трудом высвобождающего свою руку для благословения. И чем ближе он подвигался к выходу, тем толпа становилась настойчивее, беспощаднее и крикливее... У меня просто захватывало дух от этого зрелища, и я невольно полузакрыл глаза.

Когда я их открыл, отца Иоанна уже не было в храме и самый храм теперь обезлюдел. Только в углу перед «сорокоустом» молилась на коленях какая-то богобоязненная старушка да старик-сторож сумрачно подметал пол, на котором валялись обрывки веревок, дамские нитяные перчатки, клочок вязаной косынки и другие следы недавнего урагана.

Мои глаза встретились с сочувственным взглядом старика.

– Господи, что же это такое?! Неужто же это у вас так всегда?

Сторож сокрушенно вздохнул.

– Эх, милый барин, ежели бы так всегда... А то вот онамеднясь, под Успенье, нашло народу – так как есть сшибли с ног батюшку.

– То есть как это «сшибли»?

– А так, сронили вовсе наземь и пошли по нем, как по мураве.

– Ну, а он что?

– Известно, агнец Божий, – встал, перекрестился и хоть бы словечко.

Старик только рукою махнул и стал подметать.

Признаюсь, я вышел совершенно подавленный всем случившимся. Но на улице я уже не застал отца Иоанна, что ясно показывало, что он на сегодня благополучно выбрался к себе домой. Народ спокойно расходился по разным направлениям, и только у подъезда шумела кучка нищих, очевидно, делившая «батюшкину лепту». Тут же поджидала меня и Феодосия Минаевна с узелочком в руках и явной тревогой в лице.