Отец Иоанн Кронштадтский

Как известно, о.Иоанн всегда читал каноны сам. Так было и на этот раз. Но как он читал! Совсем не так, как читаем мы, обыкновенные священнослужители: то есть ровно, без «выражения», певучим речитативом. И это мы делаем совершенно правильно, по церковному учению с древних времен: благоговение наше пред Господом и сознание собственного недостоинства не позволяют нам быть дерзновенными и в чтении; «бесстрастность» ровного, спокойного, благоговейного, совершения богослужения– более пристойна для нашей скромности.

Не случайно же подчиненные вообще разговаривают с начальствующими не развязно, не вольно, а «почтительно докладывают» ровным тоном. Особенно это заметно в военной среде, где воины отвечают начальникам подобно церковному речитативу, на одних «нотах».

Но «праведнику, – говорит ап. Павел, – закон не лежит» (1Тим.1:9).

И о.Иоанну – при его горящей энергии, гремящей вере; при тысячах людей, жаждущих его дерзновенной молитвы; при сознании им нужд, горя, скорбей, грехов этих простых чад Божиих; даже при огромности самого храма, требующего сильного голоса, – о.Иоанну нельзя было молиться так, как мы молимся. И он молился чрезвычайно громко, а главное – дерзновенно. Он «беседовал» с Господом, Божьей Матерью и святыми; беседовал со смелостью отца, просившего за детей; просил с несомненной верой в то, что Бог не только всемогущ, но без меры и милосерд. Бог есть любовь! А святые богоподобны. Вот почему о.Иоанн взывал к ним с твердым упованием, как именно, этого на бумаге не передашь. Можно себе лишь отчасти представить, как это было: «Слава Господи, Кресту Твоему честному!» «Пресвята-ая Богородице!!! Спаси-и нас!!» «Преподобие отче Алипие!!! Моли-и Бога о нас!» И потом следовало чтение тропаря канона с тою же громкостью, выразительностью, страшной силой. Да, я никогда в жизни еще не слышал подобной силы молитвы! И у Батюшки все это выходило совершенно естественно! Народ при этих возглашениях крестился, а о.Иоанн взывал и взывал: «Спаси!», «Моли Бога!»

Немедленно после утрени начались часы и Божественная Литургия. Тысячи просфор вынимались другими священниками в левом приделе. Начинается литургия. Отец Иоанн громогласно, дерзновенно и величественно возглашает Славу Царству Троицы:

– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!

...И так вдохновенно шла вся литургия. Даже больше того: чем дальше она шла, тем все больший подъем охватывал о.Иоанна. Даже такие короткие слова, как «мир всем», произносились им внушительно, обрывисто: «Мир!., всем!..»

При этом лицо его становилось все возбужденнее и розовее; очи светились!.. Это было не «служение», а именно священнодействие, с начала до конца.

Но своей вершины это дерзновение, восторг и вдохновение достигали во время Пресуществления Св. Даров. Совершив таинство по чину, он сначала падал ниц перед престолом. А потом брал Св. Чашу и целовал ее; прикладывал к своему челу и снова целовал... Нигде в мире никто так не совершал этого таинства!

Но вот приходило время причащать верующих. А их были тысячи... Это было просто физически невозможно для одного лица, ибо заняло бы несколько часов. А ведь у о.Иоанна каждый день был заранее расписан по часам, как в Кронштадте, так и в Петербурге. На этот раз лишь немногих причащал он сам. Всякий может понять, что каждому из богомольцев хотелось причаститься «у Батюшки». Для этого перед главным амвоном сделано было особое ограждение, куда служители и впускали группами по несколько человек, затем еще и еще. Но привычные почитатели знали, что скоро эти «счастливые» десятки кончатся; а они останутся не в ряду их. И что же тогда начинало твориться? Люди, – как мужчины, так и женщины – подходили с боков к свободным местам амвона, отделенным высокой железной оградой, и старались перелезать через нее. Тотчас сюда подбегали служители и начинали лезших отбрасывать назад... Раздавались протесты, крики, жалобы, вопли; но иного способа остановить хаос не было. Конечно, даже смотреть на все это было больно. А с другой стороны, как осудить такое стремление простых душ к чтимому и любимому Батюшке?! Ведь перед ними был пастырь единственный на всю Россию, был великий молитвенник, чудотворец; был – огнь, зажигавший всех! Потому и стремились к нему... К нам вот не стремятся так!

Батюшка иногда отказывал в Причастии некоторым, попавшим и в ограду. Помню, как он одной женщине почему-то резко сказал:

– Отойди-и! Недостойна!

Ее отвели и выпустили за ограду, подошли другие. Чем это объясняется, для меня– тайна; но нужно думать, что его прозорливому взору было видно, почему ее не следовало допускать до Причащения.

...Затем он быстро кончил на этот раз причащение и унес Св. Дары в алтарь, где потом сам и потреблял часть их.

Кончив Литургию, он никого уже не допускал к целованию Креста, как это делается обыкновенно... Быстро разоблачился, оделся; благословил нас. Некоторые в алтаре спрашивали его о чем-то, он кратко тут же отвечал. И через ту же правую дверь алтаря вышел в сад, окруженный высокой оградой.