Отец Иоанн (Крестьянкин)

Особенно торжественными были Пасхальные богослужения с участием о. Иоанна. Вспоминает иеромонах Иоасаф (Швецов): «Пасху просто невозможно описать. Он весь ликовал, и светился, и торжествовал; это постепенно и незаметно передавалось другим служащим. Наверное, самый большой и неизъяснимо сильный всплеск радости охватывал всех, когда батюшка выходил на амвон для приветствия народа радостным “Христос воскресе!”». Недаром многие называли о. Иоанна «пасхальным батюшкой».

Благоговейное отношение о. Иоанна к службе отмечали все, кто его знал. Он не мог, не умел служить «быстренько», «кратенько», «по привычке». Готовясь к службе, неторопливо надевал митру, прикладывался к каждому образку на ней. Когда шёл по монастырю, непременно с молитвой, благоговейно останавливаясь, кланялся каждой уличной иконе.

Самая служба о. Иоанна была необычайно осмысленной, наполненной до краёв. Он никогда не проговаривал скороговоркой «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» — каждое слово было весомым, выпуклым, нагруженным смыслом. Таким же было чтение Евангелия — казалось, что он всякий раз впервые переживает описываемые в Книге Книг события, присутствует при них. Его молитва влекла за собой, переворачивала душу, в каком бы состоянии человек ни пришёл в храм. Описаны случаи, когда со служб о. Иоанна выходили с мокрыми глазами люди, совершенно до того равнодушные к вере. А те, кто не знал его в лицо и видел впервые в храме, среди других монахов, сразу же узнавали его, причём сами не могли толком объяснить, как именно.

Да и сам он, бывало, служил со слезами. «Как молитвенно проходили пассии! — вспоминала Т. П. Зотова. — С каким сердечным сокрушением, когда их возглавлял отец Иоанн! В какую-нибудь пассию он обязательно говорил проповедь. Храм был так набит молящимися, что невозможно было поднять руку, чтобы перекреститься. Вот акафист прочитан, батюшка встал у Распятия. И едва только он начинал говорить, как слёзы текли по его лицу, и невозможно было при этом остаться равнодушным, и весь храм заливался слезами вместе с ним».

Очень серьёзно о. Иоанн относился к клиросному пению. «Регент должен быть как солнышко, навстречу которому раскрываются все цветочки», — наставлял он руководителя церковного хора. К идее возрождения в полном объёме старинного знаменного пения он относился скептически, говорил, что в храме должны звучать только те песнопения, которые знакомы и понятны всем прихожанам. «Сам отец Иоанн пел очень хорошо, — вспоминал о. Владимир Правдолюбов. — Воодушевлённо, энергично, с чувством. Мы с ним и вместе пели — он первым голосом пел, а я вторым».

...Другим послушанием, занимавшим массу времени, была переписка. После 1981-го письмоводительницей старца была поселившаяся в Печорах Татьяна Сергеевна Смирнова, и основная тяжесть переписки ложилась на её плечи. Приходили на имя батюшки и письма, и телеграммы, и посылки, и денежные переводы. Иеромонах Никон (Горохов): «Я могу засвидетельствовать: будучи почтальоном, я приносил батюшке почту и денежные переводы; и не было случая, чтобы хоть один перевод он забрал себе — он всё отдавал монастырю и ничего не оставлял для себя». Кстати, монастырю о. Иоанн отдавал и свою пенсию. А тем, кто передавал ему письма, всегда ласково говорил: «Ну, почталиону (он произносил именно так, через «и») — честь по закону», и непременно давал какой-нибудь гостинец.

Письма сортировались по степени срочности и жанрам: кому-то нужно было ответить как можно скорее, кому-то — не очень, кого-то поблагодарить или поздравить открыткой. Быстрее всего батюшка реагировал на письма из раздела «Скорая помощь» — это значило, что ответ о. Иоанна жизненно важен немедленно. Был и раздел «Капризы». На протяжении почти всех 1980-х переписка эта шла, как мы помним, полулегально, так как настоятель о. Гавриил не одобрял паломничества к о. Иоанну.

Процесс ответов на письма выглядел обычно так: Татьяна Сергеевна усаживалась напротив о. Иоанна на низенький стульчик (его и сегодня можно видеть в келии), а батюшка, сидя на знаменитом зелёном диванчике, читал полученное письмо и отвечал вслух. Келейница записывала ответ на конверте письма (чтобы не перепутать адресата), а уже дома перебеливала ответ. Конверт с черновиком оставался у батюшки.

Два раза в год, на Рождество и Пасху, для письмоводительницы наступала особо горячая пора — батюшка отправлял тысячи открыток с поздравлениями. И самым трудным было даже не надписывание адресов по ночам, а... поиск подходящих по тематике открыток: ведь в СССР их попросту не было. Но на жалобы и протесты батюшка неумолимо отвечал:

— Не срамите мою седую голову! Нужны открытки, соответствующие духу праздника. Всё должно быть со смыслом, а не наобум и как попало.

Приходилось делать открытки самим — рисовали, делали фотокопии и фотоколлажи. Каждую такую открытку батюшка подписывал собственноручно; сколько это отнимало у него времени и сил — Бог весть.