Отец Иоанн (Крестьянкин)

Подъем в лагере в пять утра. Заключенных (лагерное сокращение «з/к», придуманное в конце 1920-х на Беломорско-Балтийском канале, уже было общераспространенным) строили на плацу и пересчитывали по «пятеркам». Стояли при этом в том, в чем спали, — теплые вещи на ночь сдавались на «прожарку» от паразитов. После нудной процедуры поверки следовал завтрак — перловая каша с селедочными головами и кусок ржаного хлеба. Перед завтраком давали кружку противного на вкус настоя от цинги. Затем выдавались наряды на работу, и колонну несколько километров вели пешком на лесоповал. Идти нужно было строго по маршруту — отклонишься немного в сторону, и конвой стреляет без предупреждения (а мог и спровоцировать з/к, чтобы нарочно вышел из строя: за пресечение попытки к бегству конвоиры получали отпуск). Началом рабочего дня считался час, когда заключенные приходили на место работы.

Работали бригадами по 25 человек, в каждой были два-три опытных лесоруба-инструктора. Каждая бригада получала участок, который определялся зарубкой, сделанной на дереве. На следующий день валили лес начиная с того места, где закончили работу накануне и, таким образом, вальщики либо приближались к лагерю, либо удалялись от него. Работа состояла из множества этапов. Если зима, то сначала нужно вытоптать вокруг деревьев снег, который часто лежал по грудь. Этим занимались инвалиды — однорукие или безрукие. Затем намеченные деревья начинали пилить — конечно, не механическими пилами (по-лагерному они назывались «балиндрами») и не бензопилами (до выпуска знаменитой «Дружбы» оставалось пять лет), а двуручными, попарно. Сначала делали подпил с той стороны, куда дереву предстояло падать, а затем — основной рез с другой стороны. Сваленные деревья нужно очистить от сучьев, распилить на бревна, сложить в штабеля. И так 12 часов подряд, с перерывом на «обед» — так называлась порция ячневой каши на воде и дневная «пайка» хлеба, ее размеры зависели от норм выработки — от 300 до 700 граммов.

Нормы выработки на лесоповале были непосильно высокими. Рассчитывал их бригадир — смотрел на толщину и длину бревен и вычислял, сколько «кубиков» леса бригада свалила за день, при этом учитывались глубина снега и порода дерева. От этого и зависело количество хлеба. Причем тому, кто не мог выполнить норму из-за истощения, пайку не добавляли, а уменьшали. Поскольку Каргопольлаг был на хозрасчете, лесорубам платили деньги за вырубку, но всерьез к тому, чтобы «ударничать» и таким образом заработать побольше, никто не относился.

Летом было полегче. Если делянка размещалась далеко от лагеря, в лесу устанавливали палатки для ночлега, можно было и подкормиться грибами-ягодами. Зато мешал жить гнус, от которого не спасали никакие сетки-накомарники. Бывала на севере и жара. «Пить из дорожной колеи да из ржавой консервной банки я не смог, а все пили, такая была жажда от жары и от голода», — вспоминал о. Иоанн лагерное лето.

Выходных заключенные не знали, исключений было два — 1 мая и 7 ноября. Привыкшие на воле к физическому труду и молодые выдерживали на лесоповале дольше, те, кто постарше и послабее, — два-три месяца. Первыми от непосильного труда, голода, холода и болезней погибали интеллигенты — врачи, писатели, артисты, учителя.

Возвращались, как и уходили, уже затемно. Вечером валящихся с ног от усталости лесорубов опять пересчитывали. В 23 часа звучала команда «Отбой». А в пять утра снова подъем, и так — год за годом…

Конечно, определи бригадир о. Иоанна в пильщики, и его похоронили бы уже в конце 1950-го. Но его поставили на легкую, с лагерной точки зрения, работу. Когда срубленное дерево падает, ему нужно задать верное направление, чтобы оно не рухнуло на самих лесорубов или окружающих. Вот этим батюшка и занимался. Обязанности его только внешне казались легкими. Попробуй в одиночку задать направление столетней ели, чей ствол обхватом в три тебя!.. Ошибешься — покалечишь, а то и убьешь кого.

Но опыт на лесоповале приобретается быстро. И вскоре о. Иоанн уже знал, что главное в процессе падения дерева — это направляющая щепа, недопил между основным резом и подпилом. Допиливать щепу до конца нельзя, иначе траектория падения дерева будет непредсказуемой. А вот если оставить примерно пять сантиметров, ствол относительно легко пойдет в нужном направлении. Если в дереве есть незамеченное дупло, оно при падении трескается и распадается на большие щепки, от которых запросто можно погибнуть. Знал вальщик стволов и то, что в любой момент кто-то из з/к может нарочно шагнуть под падающий ствол — чтобы свести счеты с опостылевшей жизнью или покалечить себя и хоть немного «отдохнуть» в лагерной «больничке». За этим тоже нужен был глаз да глаз.

«Лагерники подпиливают, — вспоминал батюшка, — а в мою задачу входило повиснуть на дереве и повалить его в нужном направлении. И вот я висну на нем да молитву дею. Со стороны кричат: „Давай, батя, давай!“ — а дерево ни с места. Вот такая была школа молитвы».