„Господи! Какой сегодня радостный день! Правительство пошло навстречу народу и дали Пасху справить. Мало того, что разрешили всю ночь по городу ходить и церковную службу служить, еще дали сегодня сырковой массы, масла, мяса и муки. Вот спасибо правительству!“ (Никитина, проживает по Ленинградскому шоссе, д. 55).
„Советское правительство поставило бедных наравне с другими людьми, а при царе они были втоптаны в грязь. Советская власть дала людям учение, защиту на работе, матерям и беременным помогает. Много нам правительство хорошего сделало, а Гитлер проклятый нашу жизнь искалечил. Прости, Господи, что на Пасху сквернословлю“ (Каштанова А., домохозяйка).
На последнее замечание Каштановой другая верующая, Белякова, возразила ей и со своей стороны заявила:
„Гитлера ругать не грех и на Пасху, потому что он не от Бога, а от дьявола. Он предан дьяволу, а поэтому и делает такие преступления. У Гитлера душа черта, а поэтому и ругать его можно и на Пасху, так как дьявола ругать никогда не грех“».
Нет сомнений, что в числе москвичей, радостно встречавших в ту ночь 1942-го Светлое Христово Воскресение, был и Иван Михайлович Крестьянкин…
Чем дальше отбрасывали врага от Москвы, тем, казалось, свободнее становилось дышать тем, кто не изменил православной вере. Но до 1943 года все уступки Церкви были, в общем, не так уж и значительны. Только когда наметился окончательный перелом в ходе войны, советская власть пошла на кардинальное изменение церковной структуры. Митрополит Сергий, с октября 1941-го находившийся в эвакуации, был возвращен в Москву и 8 сентября 1943 года на Соборе епископов избран Патриархом Московским и всея Руси. Интронизация Патриарха состоялась четыре дня спустя в Богоявленском соборе; на этом важнейшем для верующих событии наверняка присутствовал и Иван Крестьянкин. Но быть в сане Патриарха владыке Сергию было суждено недолго — 15 мая 1944 года он скончался в возрасте 77 лет. Его сменил митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский, 1877–1970), который до 2 февраля 1945 года был Патриаршим местоблюстителем, а затем избран Патриархом.
Внешнее «примирение» власти с Церковью — воссоздание Священного Синода, открытие богословского училища, возобновление закрытого в 1935 году «Журнала Московской Патриархии» и т. п. — было воспринято многими верующими с энтузиазмом, породило надежды на какое-то принципиальное обновление государства. Лишь немногие проницательные люди увязывали тогда «возвращение к старому» с двумя обстоятельствами — политикой нацистов на оккупированных территориях и стремительным продвижением Красной армии на запад. Известно, что немцы в захваченных ими Белоруссии, Украине, Молдавии, Литве, Латвии, Эстонии, западных областях России весьма лояльно относились к Православной Церкви — открывали закрытые большевиками храмы, привлекали к сотрудничеству духовенство (что вовсе не помешало им варварски разрушить 1670 православных храмов). И теперь, когда Красная армия стояла на пороге Украины, Белоруссии и Прибалтики, Сталин прагматично отказывался от прежнего лобового неприятия религии. Ведь население освобождаемых территорий нужно было не оттолкнуть, а плавно встроить в советские реалии. Да и западным союзникам требовалось показать широту взглядов, демократизм и приверженность к традиционным ценностям… Весьма емко и исчерпывающе о причинах потепления Сталина к религии сказано в мемуарах разведчика П. А. Судоплатова: «Подготовленные нами материалы о патриотической позиции Русской Православной Церкви, ее консолидирующей роли в набиравшем силу антифашистском движении славянских народов на Балканах и неофициальные зондажные просьбы Рузвельта улучшить политическое и правовое положение Православной Церкви, переданные через Гарримана Сталину, очевидно, убедили его пойти навстречу союзникам и вести по отношению к Церкви менее жесткую политику». А о том, что никаких серьезных реформ в отношении Церкви советская власть не задумывала, свидетельствует отказ от идеи введения общесоюзного закона «О положении церкви в СССР», проект которого был подготовлен в январе 1944 года. Даже после того как было принято постановление «О порядке открытия церквей», власти шли навстречу верующим крайне неохотно — из 3045 поданных за январь — июнь 1944 года верующими заявлений об открытии храмов было рассмотрено 1452, из которых отклонено 1280. В итоге открыли всего 152 храма.