Отец Иоанн (Крестьянкин)

Вспоминает Лия Круглик, в те годы студентка Рязанского радиотехнического института, отчисленная с последнего курса «за религиозные убеждения»: «Мы (я и сестра) старались каждое Успение быть у батюшки, где бы он ни служил. В сельских храмах чин погребения Плащаницы (правильно — чин Погребения Божией Матери. — В. Б.) до батюшки не совершался. С помощью своих духовных чад (они приезжали из Москвы, Питера, Рязани, Орла) специально изготовлялась резчиками-краснодеревщиками сень для Плащаницы. Сама Плащаница рисовалась и вышивалась (аппликация и бисерное шитье) девушками. На подставке вокруг Плащаницы ставили 11 вазочек (не 12, а 11, так как не было апостола Фомы), а между ними синие или зеленые лампадочки. Вазочки делали так: кефирные бутылки наполняли влажным речным песком (для устойчивости), обтягивали белыми бумажными салфетками, которые привязывались к бутылкам белой тесьмой. Получались белоснежные стройные одинаковые вазочки. Настоящих тогда невозможно было купить, их попросту не было. В вазы ставились белые гладиолусы: по два цветка спинка к спинке плюс зелень спаржи. Всё это смотрелось строго, торжественно, симметрично. На особой подставке в отдельной вазе ставилась пальмовая ветвь и кадильница — в изголовье Плащаницы. Пальмовые ветви мы, девчонки, привозили из Рязани, выпрашивая срезать ветви либо в библиотеках, либо в сберкассах, где росли финиковые пальмы. Девушки приезжали на праздник в белых платьях и волосы заплетали в одну косу. Так подсказывал батюшка».

Сестра Лии Круглик, Алевтина Мизгирёва, дополняет: «Батюшка очень любил, чтобы во время службы вокруг плащаницы стояли дети и молодежь, желательно в светлых одеждах с цветами и со свечами. Несмотря на усталость в связи с приготовлениями к празднику, вечером стояли мы вокруг плащаницы такие одухотворенные и радостные, что многочасовая служба проходила как один счастливый миг. Батюшка служил один, он просто летал, а помощником ему была одна матушка-алтарница и кто-нибудь из местных жителей».

Расходиться никому не хотелось. И даже когда служба заканчивалась, о. Иоанн выходил из алтаря, в белом подряснике вставал на колени перед Плащаницей, подымал руки к небу, и опять звучали песнопения: «Апостоли от конец…», «В молитвах неусыпающую Богородицу», величание. «Мы от него домой летели как на крыльях, буквально припрыгивая, радуясь той радостью, которой напитывались за батюшкиными службами, — вспоминала Лия Круглик. — Не имело значения расстояние — 5–10 километров. И, оглядываясь, видим: стоит батюшка на крылечке сторожки и всё благословляет нас». «На службу приходили не только из Летова, но и из окружающих сел и деревень, пешком по 6–10 километров возвращались люди домой, но тихая внутренняя радость и духовность были на их лицах», — дополняет Алевтина Мизгирева.

Те села, где храмы были разрушены в 20–30-х, батюшка окормлял сам. В каждом таком селе у него появились свои «уполномоченные» — старушки, готовившие к службе свои дома. Начинал службу о. Иоанн с молебна святому, которому был посвящен некогда снесенный храм. Затем совершали исповедь, соборовались, причащались. Ярко пылали свечи, установленные в тазу с песком. Хор старческих голосов звучал нестройно, но истово, а каясь в грехах, старушки плакали как дети.

Служение в отдаленных деревнях часто было связано с немалыми опасностями. Об одной такой батюшка вспоминал не без юмора: «На одном из приходов я освящал деревенский дом. Шел по дому с крестом и кропилом в руках, окропляя святой водой комнаты, и не заметил, что за занавеской одной из них — открытый люк в подвал. Я сделал шаг за эту занавеску и сразу даже не понял, что произошло: я провалился в этот подвал, оказавшись на самом его дне — на земле. Так и лежал, распростертый, на дне подвала, в облачении, с кропилом и крестом в руках, как святитель Николай, — так изображают его на иконах. И ничего!»

К сожалению, с лета 1961-го все требы на дому, кроме причащения и соборования тяжелобольных, были запрещены. Но сельчане нашли выход: около больного человека под видом его родных собирались те, кого нужно было причастить и соборовать. Иногда, в особо надежных случаях, освящались и дома. Проговорись кто-нибудь, донеси — и о. Иоанна лишили бы регистрации.