Временами сухощавый, жилистый Подкорытов несет три винтовки: свою, Соколкова и Шлёнкина. Он не горбится от тяжести, как остальные, дышит свободно и лишь слегка покрякивает.
В роте появляется старший лейтенант Петухов с лицом густо-пунцового цвета, в пилотке, сбитой на макушку рыжей головы. Петухов — парторг батальона.
Как ни утомлены солдаты — старшего лейтенанта приветствуют громкими голосами. Петухов — желанный гость в роте. Все убеждены, что парторг непременно расскажет что-нибудь интересное. В батальоне знают, что Петухов неравнодушен к колхозной теме, некоторые подшучивают над этой слабостью, но подшучивают дружески, беззлобно.
Петухов входит в середину колонны, и вскоре слышится его голос:
— Товарищи, а кто-нибудь есть у вас из Риги?
Рижан оказывается двое. Это молодые бойцы, присланные в роту незадолго до советско-японской войны из батальона выздоравливающих.
— Радостные вести, товарищи, идут из вашего города, — говорит Петухов. — Только что получен сегодняшний номер армейской газеты…
И Петухов рассказывает, что в Риге уже восстановлено много фабрик и заводов. На двенадцати трамвайных линиях, общей протяженностью более ста километров, нормально работает трамвай. Двадцать семь бань обслуживают население города. Двери двадцати трех кинотеатров открыты для трудящихся Риги.
Солдаты-рижане вносят дополнения по письмам от родных.
— А про Казахстан, товарищ старший лейтенант, слышно что-нибудь? — спрашивает Назир Кукенбаев — пожилой боец с черными усиками «в стрелку».
— О, брат Назир, хорошая слава идет по стране о Казахстане. В ближайшие дни у вас заканчивается строительство завода. Весь завод-гигант оснащен автоматикой. Даже горение в топках и подача воды в котлы регулируются автоматически. Многие насосы и компрессоры включаются без участия человека…
— Хорошо!
Кукенбаев от удовольствия щурит глаза, и они мечут в узкие прорези искорки большой радости. Назир гордо посматривает на бойцов, шагающих рядом, перемешивая русские слова с казахскими, торопливо рассказывает о родных риддерских рудниках, на которых он работал до войны забойщиком.
Постепенно завязывается беседа о родных краях, о письмах, полученных из дому, о той восстановительной горячке, которая царит по всем городам и селам страны. С беседой идти куда легче!
Соколков толкает локтем в бок Шлёнкина, шепчет:
— Терёша, неужели старший лейтенант ничего о колхозах не расскажет?
Обветренные губы Соколкова дрожат от лукавой улыбки, улыбается и Шлёнкин.
— На колхозном фронте, товарищи, нынче большой разворот, — слышится голос Петухова.
Он рассказывает о ходе уборки на Украине, потом вспоминает свой родимый Алтай, называет имена знатных комбайнеров, подсчитывает «средний вес» трудодня в лучших колхозах. Солдаты помогают ему высчитывать то урожайность на гектар, то нормы выработки передовиков, то общие доходы колхозов-миллионеров.
Беседа так увлекает всех, что на время люди забывают о жаре и усталости.
Петухов замечает, что рота подтянулась, даже отстававшие солдаты и те бойко шагают вместе со всеми.
— Ну, бывайте здоровеньки, товарищи. Оружие берегите, сами будьте начеку. Разведка доносит, что японцы спешно создают из своих полков и батальонов летучие отряды.
Петухов уходит в другую роту. Его провожают взглядами, полными глубокого уважения. Кто-то кричит вдогонку:
— Почаще приходите, товарищ старший лейтенант!
Петухов оборачивается, кивает головой.
В роте смолкает разговор. Петухов ушел, но все, что он говорил, запало в душу каждого. Великие дела совершаются там, на Родине! Еще не отгремели бои, а в стране кипит созидательная работа. Скорее, скорее довершить разгром ненавистных японских самураев, уничтожить опасность нашествия врага на Родину с Востока — и за дело, на леса новой пятилетки!
Уже вечером, в сумерках, батальон подходит к озеру, возле которого намечена ночевка. Увидев поблескивание воды, освещенной месяцем, солдаты ускоряют шаг. Жажда невыносима. Она держит в страшном оцепенении не только все тело, но и мозг. Хочешь этого или не хочешь, а мысли твои об одном и том же — о воде.
Солдаты, предвкушая удовольствие, которое сулит озеро, громко разговаривают об этом.
— Полведра без отдыха выпью!
— С ведром управлюсь!
— Залезу в озеро и буду всю ночь лежать!
Когда до озера остаются считанные метры, кое-кто пытается бежать. По путь к воде им преграждает сам комбат. Он сердито кричит:
— Кругом, шагом марш!
В сумраке солдаты успевают рассмотреть, что батальонный врач Тарасенко и начальник штаба Власов вошли по колено в озеро и, пробуя воду, почему-то отплевываются.
Вскоре все проясняется. Приходит Тихонов. Он говорит:
— Озеро, товарищи, соленое, пить воду нельзя.
Кое-кто из более догадливых солдат бросается к обозу.
Там есть бочка с водой — НЗ (неприкосновенный запас). Теперь ее, вероятно, разрешат открыть. Люди не пили целый день. Но, еще не доходя до бочки, солдаты слышат грозный окрик часового:
— Вертай назад!
Солдаты догадываются, что бочка взята уже под особую охрану.
Солдаты возвращаются к кострам, на которых вместо дров дымится степной бурьян.
Буткин беседует с батальоном: