Отец и сын (сборник)

Когда Юван принялся собираться в отъезд, Скобеев решил подарить ему трубку с насечкой из красной меди. Трубку Скобеев сделал сам, коротая в городе длинные зимние вечера, еще до прихода к нему Алешки.

Юван обрадовался подарку, как ребенок. Он долго рассматривал трубку, то поднося ее к самым глазам, то любуясь ею на расстоянии вытянутой руки. Потом он заложил в трубку табак и принялся ее раскуривать. Тяга была хорошей, табак не горел, а медленно тлел, трубка оказалась на редкость удачной…

— Шибко добрая трубка, большой начальник. Юван никогда тебя не забудет. Юван — большой друг тебе, — бормотал старик, выпуская изо рта густые клубы дыма. Вдруг он молодо вскочил, побежал к своему обласку и тут же вернулся. В руке он держал несколько чернохвостых горностаевых шкурок, нанизанных на нитку.

— Возьми, большой начальник, от Ювана, — протянул он горностаев Скобееву, — Епишке-шаману вез. Старуха хворала. Шаманил. Лисицу дал, мало показалось, ругался, паскудный. Велел еще пушнину везти.

Скобеев в первые секунды опешил, попятился. Но, услышав, что старый хант приберег горностаев для шамана, сказал:

— Правильно, Юван, что не шаману, а государственной базе горностаев сдаешь.

— Тебе, большой начальник, тебе! Друг ты мне! — Юван обнял Скобеева.

— Нет, братец мой, так не пойдет. Такого подарка Скобеев не примет. Он не шаман Епишка.

— Бери, говорю, друг Скобеев! — уже сердясь, сказал старик. — Юван еще добудет. Юван — фартовый!

— Пойдем, Юван, на баржу, — предложил Скобеев. — Горностаев твоих оприходую по книге, выпишу квитанцию, купишь еще товаров.

— Не пойду! Тебе дарю, — упорствовал Юван.

Лавруха и Еремеич стали уговаривать охотника, но идти на паузок за товарами он отказывался, настаивая, чтоб Скобеев взял горностаев.

— Нехорошо так, Юван, — теперь уже начал сердиться и Скобеев. — Если ты не возьмешь платы за горностаев, я буду вынужден трубку у тебя отнять. Мы поругаемся, а нам дружить надо.

Только это и образумило Ювана. Он с досадой махнул рукой.

— Пойдем! Давай товар, большой начальник Скобеев!

Юван уплыл, загрузив свой обласок мукой, ружейными припасами по самую бортовину. Его провожали всем экипажем. Вначале шли за ним по берегу, потом, когда берег стал обрывистым, остановились и долго махали вслед Ювану кепками.

— Перво-наперво, Алексей-душа, запиши все, что рассказывал Юван насчет тех, в обласках. Может быть, старик не сочиняет, говорит правду, — сказал Скобеев, когда вернулись на базу.

Алешка сбегал на катер за тетрадью и записал в нее под диктовку Скобеева рассказ Ювана. Лавруха и Еремеич да и сам Алешка припомнили отдельные выражения старика и вписали их с доподлинной точностью.

Но свидетельство Ювана оставалось пока единственным.

В конце сентября, распродав все товары, база двинулась в обратный путь. Скобеев решил остановиться возле Сосновой гривы. Снова, как и в первый раз, вместе с Алешкой ходили они по опустевшей усадьбе Исаева. Окна в доме были уже кем-то вынуты, двери сняты, и из каждого угла веяло запустением, будто люди не жили здесь долгие годы.

Переезжали и на противоположный берег. Алешка в детстве бывал здесь дважды. Первый раз с отцом и Митяем Степиным в гостях у Порфишки. Второй раз спустя три-четыре дня после гибели партийцев, с дядей Иваном Солдатом. И до сей поры помнил Алешка подробности и первого приезда и второго. Помнил, как играл на круче с Надюшкой, как изымали у Порфишки винтовку, помнил, как во второй приезд коммунары, замышлявшие потрясти Порфишку за грудки и выведать у него кое-что, были ошарашены, увидев вместо неподступной усадьбы васюганского князька безлюдное, дымящееся пепелище, простиравшееся в глубь тайги на многие версты.

Теперь этот берег был совершенно неузнаваем. Он осел, местами осыпался, образовав глубокие буераки, зарос березняком вперемежку с темными колючими елками. На месте Порфишкиного дома рос буйный малинник. Ягод уже не было — успели осыпаться.

— И все-таки не верится мне, Алексей-душа, чтоб эта деваха утонула, — ловкая и сильная на вид была. Выдумали это в Наунаке. А если такое случилось — жалко! Загублена молодая жизнь ни за что ни про что! — с печалью в голосе говорил Скобеев.

Когда еще шли в первый путь, Скобеев показал Алешке место, где было совершено нападение на базу. Тут же, припоминая все подробности этого происшествия, Скобеев рассказал о приезде на базу батрачки Исаева для продажи выдры. «Да ведь это Надька, наверное!» — подумал Алешка, но Скобеев имя девушки забыл, и парень не смог утвердиться в своем предположении.

У Белого яра передневали. Предстояла длинная дорога в Томск. Лавруха решил тщательно осмотреть мотор. Пока он занимался своим делом, Скобеев, Еремеич и Алешка рыбачили на озере. Жирная пленка, возле которой они провели тогда столько времени, исчезла, и вода в озере была чистой, отстойной.

— Видать, сильным ветром весь этот жир на берег вышвырнуло, — сказал Скобеев, и все с ним согласились.