Отец и сын (сборник)

Ведерников ждал от Кибальникова одобрения, но тот опустил глаза и молчал. То, что он услышал, было новым, поразительным и захватывающим. Кибальников в размышлениях о жизни не раз и сам приближался к этой мысли. Но так четко сформулировать ее, высказать хотя бы тому же Отсу, у него не хватало смелости. Полковник Касьянов — Фиалков и полковник Звонарев — Сновецкий перед своим бегством за границу, когда их провал был уже неизбежен, предписали им линию поведения жизни: уходите глубже в народ, прячьтесь в нем, мужиковствуйте до поры до времени и бойтесь только одного — растраты ненависти к коммунистам.

Долгие годы Кибальников и Отс держались этой линии. Она принесла им успех. Они отсиделись в целости и сохранности. Рядом с ними советская власть корчевала бывших буржуев, чиновников, офицеров, кулаков. Ураган проходил то где-то в стороне, то над их головой, но у них земля под ногами оставалась твердой. Однако они понимали, что вечно так продолжаться не может. У всего есть свои пределы.

— Да, Гриша, ты сказал умные слова. Над ними стоит серьезно подумать. Я долго молчал потому, что ты поразил меня в самое сердце, — наконец с раздумьем произнес Кибальников, оглаживая бородку.

— А я окончательно сбит с толку, Гриша! Уж ты извини меня, — беспомощно взмахнул руками Отс.

— Ну что, Карлыч, младенца-то из себя разыгрываешь?! — набросился на Отса Кибальников. — Гриша в самом деле вообразит, что мы превратились тут в истуканов. Все просто, как дважды два: плетью обуха не перешибешь. Советская власть сильна и крепка сейчас. Бороться с ней старыми приемами не только рискованно, но, главное, нецелесообразно.

— Браво, Михаил Алексеич! С советской властью тоже можно жить, если не быть идиотом, — одобрил Ведерников и покосился на Отса. — А на тебя я дивлюсь, Кристап Карлыч…

— Нет, право, я заплутался. По-вашему выходит, что советской власти я должен поклоняться так же рьяно и преданно, как я поклонялся его императорскому величеству… Но душа-то есть у нас или мы бездушные существа?

— Откуда у тебя, Карлыч, такая привязанность к старому строю? Что он тебе дал? Титул, который не стоит и ломаного гроша?

Отс подпер рукой подбородок, задумался.

— Да, Гриша, ты прав. Если быть реалистом, то, конечно, тот строй мне лично ничего реального не дал. Я часто думаю: а что было бы со мной, если б Ленин не опрокинул царскую Россию? И представь себе, мне порой кажется — могло быть то же самое, что и сейчас. Я вышел бы из армии великовозрастным штабс-капитаном. У меня ни поместья, ни капитала, ни славы. Один титул и тот ставший архаизмом. Куда податься? Пришлось бы ехать в Сибирь, селиться на вольных землях, заводить свое хозяйство или стать чиновником, зарабатывать свои сто целковых и растягивать их каждый месяц на тридцать дней жизни… Все это так. Но, друзья, было бы то, что выше всех иных благ, — сознание, что ты кость общества, его цвет, его душа. Ты не на дне жизни, а на ее поверхности, и тобой не повелевают, ты не прячешься. Вот в чем трагедия, вот в чем ужас…

— Вот это главное. Вот в этом ты прав, Кристап Карлыч, — одобрительно закивал Ведерников. — Но из каждой трагедии есть два выхода: один — молчаливое страдание и гибель, второй — действие, действие и успех, победа!

— Да ведь хорошо, если знаешь, как, в каком направлении действовать, — заметил Отс, вопросительно поглядывая на Ведерникова.

С ожиданием посмотрел на него и Кибальников.

— Надо менять шкуру, Кристап Карлыч! — пристукнув кулаком по своему колену, воскликнул Ведерников. — И чем быстрее, тем лучше! И оттого-то ненавистны мне твои рассуждения о прошлом, о своих званиях и чинах. Что было, то прошло. Лить слезы о былом — удел старух.

Нам же не к лицу сидеть сложа руки и вздыхать. Нам нужно рваться вперед! А это значит — идти в партию, влезать в государственный аппарат, занимать командные посты. В партии борются разные силы. Ленинцы — эти за индустриализацию, за колхозы, за превращение России в независимое от других стран государство. Но, слава богу, ленинцы не одни. Есть еще, как называют их, оппортунисты, уклонисты — «левые», «правые», их сам черт не разберет! Эти, всерьез говоря, льют воду на нашу мельницу. Их курс подходит нам: сотрудничество с иностранным капиталом, концессии и займы, не спешить с индустриализацией, деревню не перекраивать с ног до головы. А колхозы — это дело как повернешь. Можно ведь и так вот, как у вас, вывеска колхозная, а жизнь прежняя, практически единоличная, построенная в главном на интересе крепкого хозяина. И учтите: борьба идет жестокая. Правда, ленинцы пока перебарывают, но может случиться, что и ненадолго. Войной снова припахивает. А уже если мировой капитализм затеет новую битву, он не станет ее вести ради превращения России в индустриально-колхозную державу, как теперь пишут в газетах. Загранице Россия нужна покорная, бессильная, без больших самостоятельных целей.

— Политик ты стал, Гриша! И какой политик! — восторженно сказал Кибальников.

— Ты смотри, Гриша, после твоих слов и я прозреваю, будто щенок какой, — сдержанно, с печальной улыбкой добавил Отс.