«Как много интересного и увлекательного расскажу я ребятам, когда вернусь в школу», – думает Егоров, и мысль о школе, о том, что после войны он опять встретится с ребятами, рождает улыбку и томительно сладостное чувство.
– Товарищ старший лейтенант, слышали? – спрашивает Куделькин.
Нет, Егоров ничего не слышал: на минуту его увлекли мысли о школе, о своей гражданской профессии.
– А что ты слышал, Куделькин? – спрашивает Егоров, и в голове у него проносится: «Рано я по гражданке затосковал».
– Мне почудилось, товарищ старший лейтенант, что будто где-то в горах звякнуло железо, – отвечает Куделькин.
Другие бойцы, стоящие за Егоровым, подтверждают, что и им это почудилось.
Все замирают на своих местах. Через минуту звяканье повторяется. Егоров посылает двух бойцов пройти по гребню скалы до самого дальнего обрыва и посмотреть, не карабкается ли кто-нибудь на перевал.
Солдаты уходят. Винтовки у них взяты наизготовку – на случай, если там окажутся японцы. Становится совсем светло. Правда, туман застилает горизонт, но где-то уже восходит солнце, и его лучи покрывают небо нежнейшей позолотой.
Егоров видит, что солдаты остановились и кому-то энергично машут руками. Потом они на некоторое время исчезают под обрывом и появляются вновь.
Их теперь трое. Третьего Егоров узнает по высокому росту. Подкорытов! А где же Соколков и Шлёнкин? Он помнит, что вечером они отправились в горы вместе…
У Егорова больно щемит сердце. Шлёнкин и Соколков, видимо, погибли. Он прибыл в армию вместе с ними, вместе с ними переживал все трудное стояние на границе и любил их. Хорошие солдаты и хорошие товарищи!
«Ничего, ничего, собери нервы в кулак. Может быть, многих ты сегодня недосчитаешь, многих дорогих людей…» – мысленно говорит себе Егоров.
Он так рад возвращению Подкорытова, что бежит навстречу ему. Только теперь Егоров замечает, что Подкорытов тащит за собой на ремне японский станковый пулемет.
На плече у него две винтовки – своя и японская. На поясе болтаются гранаты. На спине коробка с пулеметными лентами.
Лицо Подкорытова от волос до подбородка – в синяках и ссадинах. Руки кровоточат. Он мокрый от пота, и одежда его на прохладном ветерке курится испариной.
Подкорытов останавливается, выпрямляется, хочет отдать рапорт офицеру. Но Егоров хватает его руку и крепко жмет.
– Где Соколков и Шлёнкин? – все еще не выпуская руку Подкорытова, спрашивает он. Нижнее веко его правого глаза подергивается, и Подкорытов видит, сколько живых, трепетных чувств скрыто за этим вопросом.
– Соколков, товарищ старший лейтенант, отстал от нас в самом начале. Он сорвался с выступа и сильно зашиб колено. Шлёнкин был со мной, потом я бросился наперерез японским пулеметчикам, а его оставил на скале. Одного японца убил, а второй скрылся. Я забрал документы, винтовку, пулемет и вернулся на прежнее место. Шлёнкин уже куда-то ушел.
Словно тяжесть сваливается с плеч Егорова.
– Значит, они оба живы!
– Да, были живы.
«Были… Но живы ли они теперь…» – думает Егоров. Он вспоминает, что до сих пор не поблагодарил Подкорытова за успехи в бою, и выражает благодарность солдату громким, немного торжественным голосом – так требуют обстоятельства службы.
Подкорытов от усталости чуть не валится с ног, но благодарность офицера приободряет его, он лихо щелкает каблуками, прикладывает руку к пилотке и говорит бодрым голосом:
– Служу Советскому Союзу!
14
Егоров возвращается вместе с Подкорытовым. Солдатам, которые пришли с ним, он приказал разделиться по двое, подняться на господствующие над местностью вершины и указывать дорогу.
Подходя к биваку батальона, Егоров и Подкорытов видят необычную картину: комбат Тихонов обнял Викториана Соколкова и крепко целует его в губы. Возле них стоят парторг Петухов, офицеры и солдаты.
– Спасибо, Егоров! Каких солдат ты мне вырастил! – кричит Тихонов, увидя Егорова.
Соколков застенчиво улыбается, у него кривятся губы: утихшая боль в ноге опять дает о себе знать.
Егоров и Подкорытов смотрят на Тихонова. Майор всегда строг и сдержан. Что же могло так взбудоражить его?
– Соколков истребил четырех самураев, среди них был майор с важными оперативными документами, – сообщает Петухов, заметив вопросительные взгляды Егорова.
Возле ног Тихонова Егоров видит четыре японские каски, оружие, а начальник штаба лейтенант Власов держит в руках полевую сумку, набитую картами и бумагами.
Прибегает начальник радиостанции. Он докладывает, что дежурный радист начал принимать важный приказ штаба армии. Тихонов и Власов поспешно уходят и скрываются в брезентовой палатке.
Со всех сторон тянутся солдаты. Егоров стоит на каменистой глыбе, смотрит то сюда, то туда. Не только глазами, а всем своим существом отмечает он приход каждого солдата: «Кукенбаев цел!.. Миронов живой!.. Тимохин невредим!..»
Многие солдаты приносят японское оружие, каски, документы. Вещи как бы обретают язык – они рассказывают о воинской доблести и отваге советских людей.
Появляется сержант Коноплев. Он весь исцарапан. Брюки и гимнастерка на нем изодраны и висят клочьями, голова обнажена – пилотка, вероятно, потеряна.