Отец и сын

Но вручено он было Алексею Петровичу только 27 октября, через неделю, в день поминок по умершей Софии Шарлотте. Автор обращает внимание читателя именно на время написания письма. В тот день София Шарлотта была еще жива, и все надеялись на благополучные роды. Почему же Петр сразу не передал письмо сыну? Все просто. Царь ожидал исхода родов. Если бы мальчик н е родился, то и письмо не было бы отправлено. Петр, может быть, даже сжег бы его.

Но мальчик родился. И это совершенно меняло дело. Даже если при этом умерла мать. С одной стороны – печальный результат, что и говорить. Покойница. Поминки. Надо печалиться. Но кто знает, ч т о в действительности творилось в душе великого Петра в тот день? Может быть, и не печаль, а радость только, а царь ее подавлял, отдавая дань печальному случаю смерти снохи. Все может быть.

Одно можно сказать совершенно точно: оснований для того, чтобы вручить «сей последний тестамент сыну моему» после того как родился мальчик, стало не меньше, а больше. А почему – об этом читатель, скорее всего, доподлинно разумеет и без авторской подсказки. Все просто. Родился мальчик. Он будет царем. А сын? Сына можно и отставить, если что…

В письме Петр, может быть, даже и против своей воли, накапливает и формулирует аргументы под это самое «если что». Потому что все более и более крепла в монархе сначала мысль, а потом и убежденность в том, что Алексей для царства слаб, что он «лопухинское отродье», что он вполне в силах погубить, без сомнения великое его Петрово дело и что поэтому престол в руки Алексея отдавать никак нельзя. Посему Петр особенно слов не выбирает.

Письмо это имеет название, данное самим автором – Петром: «Объявление сыну моему». В литературе оно фигурирует под названием, которое мы уже знаем: «Последний тестамент».

3

Сначала отец пишет о причинах войны против шведов, о ее текущих победных промежуточных результатах, и только после этого переходит к главному, к тому, для чего он, собственно, и пишет это письмо:

«Егда же сию Богом данною нашему Отечеству радость (т.е. победы над Шведами – ЮВ) рассмотряя, обозрюсь на линию наследства, едва ли не равная радости горесть меня снедает, видя тебя наследства весьма на управление дел государственных не потребного. Бог ни есть виновен, ибо разума тебя не лишил, ниже крепость телесную весьма отьял: ибо хотя и не весьма крепкой природы, обаче* и не весьма слабой; паче же всего о военном деле ниже слышать не хочешь, чем мы от тьмы к свету вышли и которых не знали в свете, ныне почитают. Я не научаю тебя чтобы охоч был воевать без законные причины, но любить сие дело и всею возможностию сподевать и учить: ибо сие есть едина из двух необходимых дел к управлению, еже распорядок и оборона».

Далее царь пишет, как бы в доказательство своих слов, что, вот, мол – миролюбивые в истории, как, например, древние эллины, легко становятся добычею тиранов и обращается, наконец, к главной для письма теме:

«Аще кладешь в уме своем, что могут то генералы по повелению управлять; то сие воистину не есть резон, ибо всяк смотрит начальника, дабы его охоте последовать, что очевидно есть, ибо в дни владения брата моего все паче прочего любили платья и лошадей, а ныне оружие? Хотя кому до обоих и дела нет, и до чего начальствуяй, до того и все, а от чего отвращается, от того все. И аще сии легкие забавы, которые только веселят человека, так скоро покидаю, коими же паче сию зело тяжкую забаву (т.е. оружие – ЮВ) отставят! К тому же не имея охоты ни в чем обучаться, так же не знаешь дел воинских. Аще же не знаешь, то како повеливать оными можешь и как доброму доброе воздать и нерадивого наказать, не зная силы в их деле, но принужден будешь, как птица молодая в рот смотреть. Слабостию ли здоровья отговариваешься, что воинских трудов понести не можешь? Но и сие не резон! Ибо не трудов, но охоты желаю, которую ни какая болезнь не может».

Опять таки, в подтверждение своих слов, Петр снова указывает на брата своего Ивана Алексеевича, который хотя силою был слаб, охоту очень любил и конюшни охотничьи содержал отлично; указывает отец и на французского короля Людовика (вероятно, Людовика XII), который сам в походы не ходил, но военное дело очень любил.

Продолжая делать упреки сыну, отец пишет, не скрывая своего раздражения:

«Сие все представя, обращусь паки на первое, о тебе рассуждати, ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому выше писанное с помощью вышнего насаждение и уже некоторое и возвращение оставлю? Тому уже уподобился ленивому рабу евангельскому, вкопавшему талант свой в землю (сиречь, все что Бог дал, бросил)! Аще же и сие вспомину, какова злова нрава и упрямого ты исполнен! Ибо сколько много за сие тебя бранивал, и не токмо бранивал, но и бивал, к тому же сколько лет, почитай, не говорю с тобою, но ничто сие успело, ничто не пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только в доме жить и им веселиться, хотя от другой половины и все противно идет».