Отец и сын

— На устье реки. Версты две отсюда. У них с женой рубленая изба. Восьмой год тут. Да вы снимайте, Алексей Романыч, одежду, садитесь завтракать.

Алешка снял с головы кепку, сбросил куртку. Не рассчитав, выпрямился, ударившись макушкой о бревенчатый потолок.

— Ой, осторожнее! Голову можно проломить! — прыснула Надюшка.

Алешка тоже засмеялся и стал, притворно морщась (ему вовсе не было больно), растирать голову ладонью и взъерошивать свои густые, взмокшие от пота волосы. Это маленькое происшествие как-то сразу сблизило их. Они посмотрели друг на друга без настороженности и снова засмеялись. Теперь уже язык не поворачивался называть друг друга на «вы».

За столом Алешка рассказал о цели своего приезда. Тут же он вынул из кармана приказ Кадкина о возвращении Надюшки в Каргасок. Надюшка вся зарделась от радости, готовая сейчас же бежать к приемщику. Но Алешка заговорил о Скобееве, о партийной ячейке базы, о решении доискаться правды обо всем происшедшем на Белом яру. Надюшка вскочила в сильном волнении.

— Все знаю, Алеша! Все до капельки. И кто убивал твоего отца знаю! И про тетю Лушу все знаю! И про ее мужа Тереху Черемисина! И все, все расскажу хоть тебе, хоть кому.

— Ну вот! Недаром партячейка за тобой послала! Ах, дядя Тихон, как он был прав!

Алешке захотелось сейчас же расспросить девушку, но ветер ударил в дверь землянки, жалобно затренькало стекло.

— Опять повалил снег, — взглянув в оконце и опускаясь на свой чурбак, с тревогой сказала Надюшка.

— Беги, Надя, скорей к приемщику, и будем трогаться в путь. Расскажешь дорогой.

Алешка встал, подошел к оконцу. Снег уже залепил стекло плотным слоем, и сквозь него не было видно даже костра.

— Только приходи скорее! Иначе не выберемся, вмерзнем где-нибудь. И скажи, что тебе тут собрать. Я помогу.

— Да нечего особо у меня собирать. — Она взглянула на него с усмешкой в глазах, пошутила: — Голому одеться — только подпоясаться.

Надюшка набросила на голову платок, надела полушубок, с порога сказала:

— Вон постель разве свернуть.

Дверь захлопнулась, и Алешка услышал топоток. Надюшка припустила по тропинке что было духу.

Алешка свернул ее постель и, коротая время в ожидании, вышел из землянки на волю. Мокрый снег облепил деревья и кусты, покрыл косогор белыми пятнами. Река плескалась о серый песок ленивой волной, оставляя на берегу ледяные комья. Вокруг, куда ни кинь взгляд, стояли хмурые леса, такие густые и плотные, что казалось, попробуй пробить тут тропу — не пробьешь, лазеек не найдется. «Какая же скотина этот управляющий “Сибпушниной”! Да и Кадкин хорош! Отправили девку в такую яму, ровно в тюрьму засадили», — думал Алешка, поглядывая вдоль косогора, в сторону устья речки.

Надюшка вернулась быстрее, чем ожидал Алешка. Всю дорогу от избушки приемщика она бежала. Раскраснелась, запыхалась и стала еще пригляднее. В руках у Надюшки были вяленые подъязки. Она бросила рыбу Алешке.

— Жена приемщика на добрый путь дала. Уж так они рады за меня, что я уезжаю. Хорошие старики! Если б не они — утопилась бы я в Тыме давным-давно.

Надюшка заскочила в землянку и вскоре вернулась оттуда с сундучком и постелью, собранной и увязанной в узел Алешкой. Оба спустились к обласку, уложили имущество в носовой части.

Алешка пролез в корму, вычерпал старой жестяной банкой воду, скопившуюся в обласке и от волны, и от мокрого снегопада. Можно было бы уже отправляться в путь, но Надюшка не хотела покинуть Кедровый яр, не попрощавшись с приемщиком и его женой.

— Они сейчас-сейчас придут. Вслед за мной собирались выйти, — сказала она, заметив, как нетерпеливо Алешка посматривает на небо, с которого, не переставая, падали хлопья снега.

В самом деле, приемщик с женой не заставили себя долго ждать. Старик тащил связку бересты, а старуха несла легкое, только что выделанное из сухой кедровой кремнины весло.

— Не щади, паря, силенок. А это на всякий случай вам. — Старик сбросил со спины бересту. — Костерок в такую пору лучше мамы родной. А ведь мокрота кругом.

Запасное весло у Алешки было, но, не желая обижать стариков, он взял и их весло, положил его впереди себя. Надюшка обнялась со старухой, потом подошла к старику. Пожимая Надюшке руку, старик давал наказы:

— Скажи там Кадкину, чтоб еще чего-нибудь не учудил. А то вздумает по зимнику послать мне помощника. Тут одному делать нечего. И еще скажи, что по весне жду паузок. За зиму подкопится и ореха и пушнины. Как вот снег ляжет, эвенки на лыжах с верховий речек за мукой пойдут.

— Ладно, дедушка, непременно передам.

Надюшка оттолкнула обласок, вскочила в него, села на носовое сиденье. Алешка развернул обласок, вывел на стрежень и заработал веслом.

Приемщик с женой долго махали вслед обласку. Надюшка отвечала им, вскидывая над головой обе руки и конфузясь перед Алешкой за слезы, которые катились по ее щекам.

Когда Кедровый яр скрылся из глаз и Надюшка заметно повеселела, Алешка решил, что пора приступить к разговору.

— Скажи мне кто-нибудь, Надя, тогда, на круче, что вот так буду вывозить тебя с Тыма, ни за что бы не поверил. А вот смотри, пришлось!