Отец Горио

Если женщина говорит молодому человеку, что она несчастна, а молодой человек умен, хорошо одет и у него в кармане лежат без дела полторы тысячи франков, он непременно подумает то же, что пришло в голову Эжену, и поведет себя самодовольным фатом.

— Чего же больше вам желать? — спросил он. — Вы молоды, красивы, любимы и богаты.

— Оставим разговор обо мне, — сказала она мрачно, покачав головой. — Мы пообедаем вдвоем, потом отправимся слушать чудесную музыку. Я в вашем вкусе? — спросила она, вставая и показывая свое платье из белого кашемира с персидским рисунком редкого изящества.

— Я бы хотел, чтобы вы были для меня всем, — ответил Эжен. — Вы просто прелесть.

— Для вас это было бы грустным приобретеньем, — возразила она с горькой усмешкой. — Здесь ничто не говорит вам о несчастье, а между тем, несмотря на это внешнее благополучие, я в отчаянии. Мое горе не дает мне спать, я подурнею.

— О, это невозможно! — запротестовал Эжен. — Любопытно знать, что это за огорчения, которых не может рассеять даже беззаветная любовь?

— Если бы я доверила их вам, вы бы сбежали от меня. Ваша любовь ко мне — только обычное мужское ухаживание. Когда бы вы любили меня по-настоящему, вы сами пришли бы в полное отчаяние. Вы видите, что я должна молчать. Умоляю, поговорим о чем-нибудь другом. Пойдемте, я покажу вам мои комнаты.

— Нет, посидим здесь, — ответил Растиньяк, усаживаясь рядом с г-жой де Нусинген на диванчик у камина и уверенно взяв ее руку.

Она не протестовала и даже сама пожала ему руку крепким, порывистым пожатьем, выдававшим сильное волнение.

— Послушайте, — обратился к ней Эжен, — если у вас есть неприятности, вы должны поделиться ими со мной. Я хочу доказать вам, что я люблю вас ради вас самих; либо продолжим наш разговор, и вы скажете, какое у вас горе, чтобы я мог его развеять, хотя бы для этого пришлось убить полдюжины мужчин, — либо я уйду и больше не вернусь.

— Хорошо! — воскликнула она, ударив себя по лбу под влиянием какой-то внезапной отчаянной мысли. — Я испытаю вас сейчас же. Да, — сказала она в раздумье, — другого выхода нет! — и позвонила.

— Карета барона готова? — спросила она у своего лакея.

— Да, сударыня.

— В ней поеду я. За бароном пошлете мой экипаж. Обед к семи часам.

— Ну, едемте, — приказала она Эжену.

Студенту казалось сном, что он сидит в карете самого де Нусингена и рядом с этой женщиной.

В Пале-Рояль, к Французскому театру, — приказала она кучеру.

По дороге, видимо волнуясь, она отказывалась отвечать на все расспросы Растиньяка, не знавшего, что думать об этом молчаливом, упорном, сосредоточенном сопротивлении.

«Один миг — и она ускользнула от меня», — подумал Растиньяк.

Карета остановилась, баронесса взглядом прекратила его безрассудные излияния, когда он чересчур увлекся.

— Вы очень меня любите? — спросила она.

— Да, — ответил он, скрывая нараставшую тревогу.

— Чего бы я ни потребовала от вас, вы не станете плохо думать обо мне?

— Нет.

— Готовы ли вы мне повиноваться?

— Слепо.

— Вы бывали когда-нибудь в игорном доме? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Никогда.

— О, я могу вздохнуть свободно. Вам повезет. Вот мой кошелек, — сказала она. — Берите! В нем сто франков — все, чем располагает счастливая женщина. Зайдите в какой-нибудь игорный дом; где они помещаются, не знаю, но мне известно, что они есть в Пале-Рояле. Рискните этими ста франками в рулетку: или проиграйте все, или принесите мне шесть тысяч франков. Когда вернетесь, я расскажу вам, какое у меня горе.

— Черт меня побери, если я понимаю, что мне надо делать, но я вам повинуюсь, — ответил он радостно, подумав: «Она компрометирует себя при моем соучастии и не сможет мне отказать ни в чем».

Эжен берет красивый кошелек и, расспросив какого-то торговца готовым платьем, бежит к подъезду N 9, в ближайший игорный дом. Он поднимается по лестнице, сдает шляпу, входит и спрашивает, где рулетка. Завсегдатаи удивлены, а один из лакеев подводит его к длинному столу. Эжен, окруженный зрителями, спрашивает, нимало не стесняясь, куда поставить свою ставку.

— Если положить луидор на одно из тридцати шести вот этих чисел и номер выйдет, вы получите тридцать шесть луидоров, — сказал Эжену какой-то почтенный седой человек.

Растиньяк кидает все сто франков на число своих лет — двадцать один. Не успевает он опомниться, как раздается крик изумления. Он выиграл, сам не зная как.

— Снимите ваши деньги, — сказал ему седой человек, — два раза подряд выиграть таким способом нельзя.

Старик подал ему гребок, Эжен подгреб к себе три тысячи шестьсот франков и, попрежнему не смысля ничего в игре, поставил их на красное. Видя, что он еще играет, все смотрят на него с завистью. Колесо крутится, он снова в выигрыше, и банкомет кидает ему еще три тысячи шестьсот франков.

— У вас семь тысяч двести франков, — сказал ему на ухо старик. — Мой совет вам — уходите: поверьте мне, красное уже выходило восемь раз. Если вы милосердны, отблагодарите за добрый совет и дайте что-нибудь на бедность бывшему наполеоновскому префекту, который впал в крайнюю нужду.