– Та линия не обследована: провалиться и под айсберг ухнуть можно в любом месте. И тогда безумству храбрых пели бы мы соответствующую песню… Хорошо, что всё обошлось. Этот чемодан мог сыграть злую шутку с тем энтузиастом, дай Бог ему здоровья. Наверное в нём было что-то более ценное, чем человеческая жизнь.
Вертолёт сделал четыре рейса на выбранный нами айсберг, забрав тем самым грузы и часть новой смены полярников станции Молодёжная, до которой ни много ни мало лёту было триста километров. Когда мы проводили последний рейс, то всей бригадой ещё раз сфотографировались у развёрнутого флага и направились нахоженной ледяной тропой к нашему теплоходу, уткнувшемуся форштевнем в белый край плавучей ледяной скалы. «Профессор Зубов» медленно подрабатывал винтами, чтобы удерживать себя в заданном положении, и казался маленьким игрушечным макетиком по сравнению с айсбергом, который тоже считался небольшим, но всё равно подавлял своими габаритами. Это сопоставление наводило на мысль: «А что тогда мы – человеки? Что мы по сравнению с этим плавающим ледяным монолитом? Что мы по сравнению с океаном, с континентом, с планетой, с мирозданием? Преимущество осознания нашей мизерности лишь в том, что на краткий миг мы проникаемся бесконечностью этого мира в надежде, что эта всевездесущая бесконечность каким-то глубинным невидимым нам оком видит и нас, поскольку в данный момент мы являемся её частью. А когда уйдём, то растворимся в ней без остатка, оставив неясный след нашего бесцельного присутствия в виде тонкого почти невидимого рисунка запечатлённого мгновения».
Вертолёт улетал, уменьшаясь в размерах, превращался в точку, растворялся в белёсом полярном дне. Айсберг опустел. Как будто и не было ничего на нём. Лишь большой развевающийся красный стяг с серпом и молотом в верхнем углу развевался над его поверхностью. И так он пойдёт в своём неминуемом и неостановимом дрейфе под этим стягом, повинуясь воле ветров, волн и течений, пока не истает и не растворится в водах Южного океана.
Земля Эндерби, где находился советский антарктический метеорологический центр Молодежная, оставалась далеко по правому борту. Мы не коснулись ни её, ни припаянного к ней морского льда, а значит, сохранили статус заграничного плавания со всеми валютными выплатами.
– Но разве это главное, – сказал мне мой сосед по каюте Гена Желтяков, – главное то, что мы, может быть, единственные в мире высадились на плавающий в океане айсберг и, оседлав его, прокатились на нём по Индийскому океану. Никакой валютой это не измеришь. И кто на Земле может повторить такое?
– Кто, кто, – передразнил я его, – хрен в пальто.
– Вот именно, – подтвердил Гена.
По приходу из рейса нашего капитана, говорят, отчитали за принятие нестандартных решений, приведших в итоге к дополнительным валютным начислениям экипажу. Но и придраться к нему тоже не было веских оснований. Судовой журнал скрупулёзно и точно отобразил правомерность всех его действий. Это вам не английский шоколад из культмассового валютного фонда.
III. Добро на заход
«Профессор Зубов» возвращался из очередного рейса, и последний наш заход планировался в Санта-Крус де Тенерифе, что на Канарских островах. Поскольку 70-е годы прошлого века характеризовались войной интересов капиталистического и социалистического мира, то отношение к нам и нашим научным судам менялось в зависимости от текущей политической ситуации. То нас пускали в отдельные порты стран натовского альянса и присных с ними, то давали запреты на заход, подозревая нас в морском шпионаже. Определить текущую международную обстановку иногда можно было именно по этим проявлениям к нам со стороны портовых властей отдельных государств, которым наверняка были спущены соответствующие установки от главных заправил политических игрищ.
За сутки наш капитан Октавиан Витольдович по радио дал информацию портовому агенту о времени подхода к острову и запрос на заход в порт. Очень скоро радист получил ответ, что заход в испанские порты судам нашего типа временно закрыт. Это был большой облом, как выражался наш четвёртый помощник. Экипаж старался всю заработанную за рейс валюту сохранить именно до Санта-Круса, где отовариться можно было под самую завязку дешёвым «колониальным» товаром, в который входили японские зонтики, женские трусики, газовые платочки, мохер, синтетические пальто, бренди «Фундадор», отрезы гипюра, кофейные сервизы, радиоаппаратура и прочий отстой капиталистической индустрии. Капитан дал указание начальнику радиостанции каждые три часа давать в порт радиограммы прежнего содержания с добавлением запроса валюты для экипажа на полтора миллиона песет, а также питьевой воды, топлива и продуктов.
– Будем делать вид, что мы их не слышим, – добавил он. Экономика должна перевесить политику. Весь мир пронизан коммерцией. Они вряд ли откажутся от такого лакомого куска.