Отчуждение

Я коротко поставил взводу задачу. Мой заместитель, памятуя мои недавние резкие слова, самостоятельно, не дожидаясь подсказки, выставил головное и боковые группы охранения. Времени на отдых я своим бойцам не дал, хотя они только-только спустились с опасного склона – торопливо спустились, спешили прикрыть своего командира, хотя необходимости в этом не возникло. Но это не их вина, как и не их заслуга. С боевым пилотом межпланетного корабля мне удалось легко договориться. К счастью, он владел русским языком. Только я не понял, почему слова он произносил с кавказским акцентом. Но, видимо, учитель у него был такой, что не умел говорить чисто. При этом паук даже не припомнил мне, что именно мой гранатометчик пустил в брюхо его кораблю мощную гранату, которая его и продырявила. И, возможно, «Вампир» нанес боевому космическому кораблю больший урон, чем фиолетовый луч, вылетевший из абсолютной пустоты. После попадания белого луча боевой космический корабль еще пытался выровнять полет, и, возможно, сумел бы это сделать. По крайней мере, в наш хребет он не врезался, хотя сначала, кажется, это было неизбежно. Но он начал выравнивать полет, пока не получил гранату «Вампира» в брюхо. Видел это паукообразный пилот или не видел, я не знал. Но он никак не отреагировал на этот случай при моем появлении. И вообще зачем стрелял в него младший сержант Рахметьев, мне было непонятно. Скорее всего это была истеричная реакция на происходящее над нашими головами.

Мы двинулись вверх по склону. Я быстро обогнал взвод, чтобы самому устанавливать темп передвижения, да и направление я знал лучше других. Но за мной увязался старший сержант Камнеломов, и я несколько раз поймал на себе его взгляд.

– Что ты, Коля? – не выдержал я наконец и спросил.

Камнеломов, не останавливаясь, снял лямки рюкзака и вытащил из кармана то самое зеркало, что недавно давал Пашинцеву. Молча протянул мне. Я посмотрел на себя и не узнал, так же как недавно рядовой. Из зеркала на меня смотрел мужчина лет сорока пяти, если не старше. Полностью седой, с седой же щетиной на подбородке. А я все себе подбородок почесать пытался. Не понимал, почему чешется. А борода, когда растет, всегда чешется. По закону вредности, естественно, больше всего чесалось под ремнями крепления шлема.

Я внимательно осмотрел лицо Камнеломова. На нем таких признаков не было.

– А другие? – спросил я.

– Только вы и Пашинцев. Двое летали, и шлем оба носили… Видимо, это…

Меня, признаться, изменение внешнего вида совсем не пугало. Я вообще в зеркало смотрел только тогда, когда брился. Меня пугали настоящие возрастные изменения, если они произошли. Тот темп, что я мог задавать и без проблем выдерживать в свои двадцать шесть лет, никогда не будет под силу мужчине сорока шести лет от роду. Да и реакция в сорок шесть уже совсем не та, даже если постоянно тренироваться. Нашему комбату сорок шесть. Помню, как подполковник пришел к нам во взвод на занятия по рукопашному бою. И пожелал поработать со мной в паре. Не для показа своих возможностей, а просто ради тренировки. Потом жаловался мне:

– Все вижу, все чувствую, все осознаю. Каждый удар вижу, когда ты еще только подумаешь о нем, а вот среагировать, принять контрмеры не успеваю. Если бы молодому мне так же видеть, как сейчас, так чувствовать… Или сейчас бы добавить молодую реакцию… Это было бы дело…

Вот оказаться в таком положении после поездки на воздушном мотоцикле я и опасался. Хорошо, если просто седина вылезла. Видел я в своей жизни седых людей в разном возрасте. Помню, у меня одноклассник был, я только на выпускном вечере в школе заметил, какой он седой. А встретил его через несколько лет и удивился еще больше. Узнал с трудом. Так изменила человека седина. Как меня сейчас…

Жена у меня постоянно красит волосы, чтобы не было заметно седину. А седина уже из корней лезет. И приходится закрашивать снова и снова. А она ведь моя ровесница. Но она седеть начала, когда я стал в командировки на Северный Кавказ ездить. Переживает, нервничает.

А что со мной и с рядовым Пашинцевым произошло? Я не могу знать, как он нервничал во время полета. Может быть, и сильно. Но я на земле, внизу, из-за него нервничал сильнее, чем тогда, когда сам летал. Но на земле же я не поседел!

Мы снова поднялись на гребень хребта, откуда я в бинокль пытался рассмотреть на открывшемся пространстве дымы. Но впереди был более высокий хребет, и он закрывал обзор. Меня в принципе интересовали сейчас только два столба дыма. Бандитский костер и костер летчиков. Те дымки, что я рассматривал во время полета и решил, что они – следствие гибели чужих космических кораблей, были в лежащем под нами ущелье. Но я на них не стал реагировать. Было бы время свободное, я бы подошел и снял это на видео. Но сейчас я видел перед собой и перед взводом другую задачу – главную, которую требовалось выполнить как можно быстрее. И я начал спуск в ущелье…

* * *