Отчий дом

Лето в Петербурге — благословенная пора. Дремлет широкая, словно из чистого серебра отлитая, Нева, задумчиво и гордо глядятся в нее дворцы, красиво выгнувшись, будто птицы в полете, висят над нею мосты в чугунных кружевах перил, грозно высится Нептун на ростральной колонне, и на воде лежит его тень с длинным трезубцем. Отливает золотом Исаакий, темнеет громада Казанского собора, утопает в буйной зелени и цветах Марсово поле.

По Невскому проспекту плывет шумливый, расцвеченный яркими платьями и шляпами дам, погонами генералов и офицеров, цилиндрами и кафтанами извозчиков, котелками, шляпами и кепи штатских мужчин, многоликий людской поток. Куда стремится он? Кажется, что все только тем и заняты, что отмеривают шаги от Адмиралтейства до памятника Александру Третьему и обратно.

Петр Николаевич влился в рокочущий поток, думая о своем. В Военном министерстве он ничего не добился. Лощеные штабные офицеры, к которым он приходил на прием, встречали его с пренебрежительной холодностью. «Вы проситесь в военную авиацию? Это невозможно, поручик. В военном ведомстве очень мало аэропланов, а летчиков, прошедших обучение во Франции, более чем достаточно».

Полковник Найденов — Петр Николаевич почему-то запомнил только его фамилию — посоветовал ему поехать во Францию.

— Из Парижа легче попасть в нашу военную авиацию, чем из Петербурга? — спросил Петр Николаевич, сузив глаза.

— Разумеется, поручик, — выпалил Найденов и вдруг понял подтекст вопроса, побелел от злости.

— Поручик!.. Вы забываетесь! — крикнул полковник, словно ужаленный. Потом, немного успокоившись, откинул назад голову с вьющимися, аккуратно уложенными волосами и показал рукой на дверь:

— Честь имею!

Петр Николаевич молча вышел, задыхаясь от обиды и ярости. «И этот напомаженный петербургский шаркун возглавляет русскую авиацию!..»

Он вспомнил, что на столе у Найденова лежала фуражка с большими овальными очками летчика над козырьком — мода, недавно введенная военными авиаторами. «Ну, конечно, летчики пользуются громкой славой бесстрашных, презирающих смерть удальцов. Как тут полковнику Найденову не примазаться к этой славе, благо он приставлен великим князем Александром Михайловичем к авиационному ведомству».

Петр Николаевич остановился на лестнице, осененный новой мыслью: «А не обратиться ли к великому князю?..» — но тут же отчетливо понял, что эта мысль бесплодна: без рекомендации его к великому князю не пустят, а если написать, письмо попадет к тому же Найденову.

— Куда ни кинь — всюду клин! — в сердцах бросив Петр Николаевич и вдруг увидал в вестибюле ярко разукрашенную афишу:

«Завтра, двадцать седьмого июня, в 10 часов утра, Русский морской союз и Всероссийский аэроклуб устраивают публичные полеты с участием знаменитого авиатора Н. Е. Попова. Полеты состоятся над Корпусным аэродромом. С Высочайшего соизволения весь сбор будет обращен на создание Русского воздушного флота. В случае неблагоприятной погоды полеты будут перенесены на другой день».

Петр Николаевич вновь и вновь вглядывался в афишу. «Приду непременно, — подумал он, — если удастся, хоть подержусь за „всамделишный“ аэроплан и погляжу на живого летчика».

Эти мысли и занимали Петра Николаевича, когда он шел по многолюдному Невскому проспекту. В Петербурге жило только два близких ему человека — отставной поручик Сергей Федорович и Лена. Он свернул на Литейный, сел на трамвай и поехал на Гороховую.

Сергей Федорович долго ворочал его во все стороны, хлопал по плечу и приговаривал:

— Гляди, каких молодцов рождает русская земля! Юнкером-то ты выглядел, не в обиду будь сказано, замухрышкой, а теперь — богатырь, право, богатырь!

— Ну уж, богатырь, — смущенно улыбнулся Петр Николаевич. — А где Лена?

Сергей Федорович вытаращил глаза с желтыми белками:

— Стой, ты разве ничего не знаешь?

— Откуда мне знать, когда я не виделся с вами уже более четырех лет. Где она?

— Недавно, не спросясь меня, укатила, представь себе, прямехонько в объятия к Даниле Георгиевичу.

— К Данилке?! — радостно-изумленно воскликнул Петр Николаевич. — На Дальний Восток?

— Да, голубчик. Ближе дружка не нашла.

— Молодец! — похвалил Петр Николаевич.

— Это кто молодец-то? — спросил Сергей Федорович грустно.

— Да Лена!.. Я ведь тоже ради дружка на Дальний Восток махнул. Грибоедов говорил, что «влюбленные часов не наблюдают», а я добавлю: «и верст не считают!» И это прекрасно, Сергей Федорович, прекрасно!

— Стой, голубчик, а отцу-то каково?.. Один ковыляю по квартире, оди-ин!

Голову Сергея Федоровича совсем выбелило сединой, лицо испещрилось морщинами.

— Лена и Данила вас не оставят. Не таковские! Плохо только, что Данилка мне не написал.

— Знаю, что не таковские! — засмеялся Сергей Федорович, ему понравилось это слово «не таковские». — Одному скучища адская! — И вдруг, вспомнив что-то, весь изменился в лице. — Господи! Проболтался язык окаянный! Петр Николаевич, милый… Я знаю твою душу. Не говори никому, куда Лена уехала! Ищут ее… понимаешь, ищут. А я обещал ей никому… Грех-то ведь не в уста, а из уст.

— Понимаю, Сергей Федорович. Не беспокойтесь. Я никому не скажу.