Только тут я увидел среди всей этой массы людей саму Лизиху. Она сидела в конце большого стола, седая, толстая, небрежно одетая в какую-то кофту и укутанная в тёплый серый платок.
Раньше я видел её несколько раз издали на улице.
Она бывала всегда одета в чёрное пальто до пят и в чёрную шляпу наподобие глубокого колпака.
Издали бабка Лизиха походила на какое-то мрачное привидение. Но вблизи, в домашней обстановке она оказалась не только страшной, но просто отвратительной. Мне сразу вспомнилась картинка из Брема: огромная, уродливая горилла. Вот на кого Лизиха была очень похожа.
Еле передвигая от ужаса ноги, я подошёл к моей будущей наставнице.
— А-а, Юра, Серёжин брат! — сказала она, приветливо улыбаясь, как удав, готовящийся проглотить добычу. — Ну что ж, хочешь учиться?
— Хочу, — робко промолвил я.
— Умник! Будешь хорошо учиться, слушаться — мы с тобой сразу подружимся. Сядь сюда рядом со мной, открой свою книжечку и прочитай что-нибудь, а я послушаю.
Я открыл наугад и начал читать по складам нараспев, как меня дома учила мама.
В общем невероятном гаме я сам почти не слышал своего голоса. Но Лизиха, очевидно, хорошо расслышала.
— А ты не пой, как нищий на паперти, — с ласковым ехидством сказала она. — Ты ведь в школе, а не милостыньку просишь. Правда?
От этих слов у меня все буквы запрыгали перед глазами. Я вспомнил рассказы Серёжи. «Сейчас драть начнёт!» — мелькнула ужасная мысль, и я совсем замолчал.
— Ну, что же ты? Продолжай… Да что на тебя столбняк, что ли, нашёл?
«Сейчас за уши схватит!» Я хотел продолжать чтение, но не мог — голос не слушался.
— Ну, отдохни, устал с непривычки. Небось книгу-то раз в год берёшь, всё собак гоняешь по улицам. Я молчал, ожидая чего-то ужасного. Но Елизавета Александровна отвернулась от меня в другую сторону и, кажется, забыла о моём существовании.
— Колька, ты что там в носу ковыряешь! — неожиданно на всю комнату закричала она. — Что, на руке пальцев мало? Разуйся, если не хватает.
Все ребята, сидевшие в комнате, захохотали.
— Я и не ковырял, — отозвался с другого конца худощавый черноволосый парнишка с задорным вихром на затылке.
— Поговори у меня ещё! — грозно сказала Елизавета Александровна и погрозила линейкой.
— Ну, а ты оживел? — вновь обратилась она ко мне.
Я кивнул головой.
— Погоди, я тебе покажу, как надо читать… Митенька, подойди сюда, прочитай что-нибудь.
Из-за стола встал худенький сероглазый мальчик, похожий на ангелочка, только без крыльев. Он быстро, совсем не боясь, подошёл к Елизавете Александровне.
— Что мне читать? — тихим, вкрадчивым голоском спросил он.
— Ну, вот это. — И Елизавета Александровна, взяв у меня книгу, подала ему.
Митя начал читать, правда, не очень бойко, но зато как-то умильно выговаривая каждое слово.
Елизавета Александровна слушала, от удовольствия даже слегка прикрыв глаза.
— Довольно, спасибо тебе, — сказала она наконец, забирая обратно книгу. Умница моя! Иди, учи слова. Ты много уже выучил?
— Я всё, что вы задали, выучил, — ответил Митя, смущённо опуская глаза. Можно, я ещё немножко, до конца столбика, выучу?
— Конечно, можно, — так и расплылась в улыбке Елизавета Александровна. Учи, родной мой. Спасибо тебе, моё утешение! — И она ласково погладила Митю по голове.
Он пошёл по комнате какой-то особенно лёгкой, танцующей походкой. Казалось, вот-вот взлетит над полом. Но он так и не взлетел, а, подойдя к своему месту, аккуратно сел на стул и начал громко учить французские слова, так громко, что его серебряный голосок выделялся из всех других.
— Слышал, как надо читать? — не без гордости сказала мне Елизавета Александровна. — Ну, да не горюй, и ты научишься. — И, не обращаясь ни к кому, добавила; — Беда, коли родители сами берутся учить детей, только дело портят.
Я невольно вспомнил, как весело учила меня мама читать. Как потом сама мне читала Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и как мы с ней вместе до слез хохотали над глупым Головой, над проказами кузнеца Вакулы. Что же тут было плохого? Мне стало очень обидно, но я, конечно, ничего не сказал.
Для первого раза Елизавета Александровна отпустила меня гораздо раньше других.
С какой радостью я собрал свои книжки, тетрадки и выбежал наконец на улицу!
Вот когда я как следует оценил и солнце, и воздух, и деревья. Точно из тюрьмы на белый свет вырвался. От радости не чуя под собой ног, я во весь дух пустился домой.
ЭТО ТОЛЬКО ЦВЕТОЧКИ, А ЯГОДКИ ВПЕРЕДИ
— Как Лизиха на Кольку-то заорала, чтобы он в носу не ковырял! — сказал я Серёже, когда он вернулся из школы.
— «Заорала»! — насмешливо передразнил Серёжа. — Ты только цветочки сегодня видел. Вот погоди, начнёт драть линейкой, тогда уж на ягодки поглядишь!
— А она часто дерёт?
— Да, почитай, каждый день. Это сегодня на неё почему-то добрый стих напал.
— И тебя тоже дерёт?
— А я что же, святой, что ли? — Так почему же ты дома ни маме, ни Михалычу не скажешь? Они бы ни за что ей не разрешили.
— Э-э-э, брат! — махнул рукой Сережа. — Вот отлупит она тебя, и не вздумай домой бежать жаловаться, ничего не поможет.