От первых проталин до первой грозы

Мы подбежали к Михалычу и стали осматривать утку. Она была живая и почти не ранена. Дробь только слегка повредила ей крыло, оттого она и не смогла дальше лететь.

— Можно, мы её домой возьмём? Пусть она у нас живёт! — попросили мы.

— Ну что ж, берите. Только несите поосторожней, чтобы она у вас не вырвалась.

Мы пошли дальше. Джек лазил по болоту, искал дичь, а Михалыч стрелял. Но нам это было уже не так интересно. Хотелось поскорее домой, чтобы устроить получше нашу пленницу. Когда мы вернулись домой, то сейчас же принялись оборудовать для неё помещение. Мы отгородили в сарае уголок, поставили туда таз с водой и посадили утку.

Первые дни она дичилась, всё сидела забившись в угол, почти ничего не ела и не купалась. Но постепенно она стала привыкать, уже не бежала и не пряталась, когда мы входили в сарай, а, наоборот, даже шла к нам навстречу и охотно ела мочёный хлеб, который мы ей приносили.

Скоро утка стала совсем ручной. Она ходила по двору вместе с домашними утками, никого не боялась и не дичилась. Только одного Джека утка сразу невзлюбила, наверное, за то, что он гонялся за ней по болоту. Когда Джек случайно проходил мимо неё, утка растопыривала перья, злобно шипела и всё старалась ущипнуть его за ногу или за хвост.

Но Джек не обращал на неё никакого внимания. После того как она поселилась в сарае и ходила по двору вместе с домашними утками, для Джека она перестала быть дичью и потеряла всякий интерес.

Вообще домашней птицей Джек совсем не интересовался. Зато на охоте искал дичь с большим увлечением.

Джек был прекрасный охотничий пёс. Он прожил у нас очень долго, до глубокой старости. Сперва с ним охотился Михалыч, а потом мы с Серёжей.

ВОТ ЧТО ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ НАС МИХАЛЫЧ

Наступили последние летние деньки. Через неделю уже первое сентября, нужно идти учиться. Я, бывало, только вспомню об этом, даже сердце от страха сожмётся. Серёжа бодрился, говорил, что ему наплевать, но я замечал, что и он здорово побаивается.

Мы целые дни пропадали в лесу и на речке. Мама на нас не сердилась: «Гуляйте уж напоследок».

Помню, однажды прибежали из леса обедать. Мама встречает какая-то хмурая, чем-то, видать, недовольна.

— А Михалыч дома? — спрашиваю.

— Дома. Вон сидит развлекается. Вдруг из кабинета послышался звонкий щелчок, будто хлопнул пистон. Через минуту ещё щелчок.

— Серёжа, бежим посмотрим, что там Михалыч делает.

Мы направились в кабинет, а мама громко крикнула в открытую дверь:

— Осторожней, ребят не подстрели!

— А, заявились, — ответил Михалыч. — Пусть идут.

Мы вошли и прямо бросились к Михалычу:

— Ой, что это? Это нам? Оно настоящее?

Михалыч только посмеивался в ответ на все эти вопросы. Он сидел в кресле у стены и держал в руках хорошенькое одноствольное ружьецо. У другой стены стояла гладкая доска. К ней был приколот лист бумаги, и на нём виднелись чёрные точки — следы попавших туда пуль.

В комнате чудесно пахло жжёным порохом.

— Возьмите стулья, — сказал Михалыч. — Сядьте рядом со мной… Вот так. И слушайте внимательно. Это ружьё я купил вам. Его привёз вчера из Москвы один знакомый. Называется оно «монтекристо». Стреляет оно вот этими патрончиками. В них взрывчатое вещество и пульки. Такой пулькой даже человека можно поранить. Поэтому с ружьём надо быть очень осторожным. Главное — никогда не целиться в человека и вообще, когда идёшь с заряженным ружьём, всё время смотреть, нет ли кого впереди. Поняли?

— Поняли, — весело, в один голос ответили мы.

— Сперва постреляем вместе, — сказал Михалыч. — А потом я вам одним доверю. Но только вот условие: если кто из вас хоть раз допустит небрежность и я узнаю об этом, ружьё отбирается у обоих, кладётся под запор — и конец. Поняли?

— Поняли, — не так уж весело ответили мы.

— Ну, а теперь, — продолжал Михалыч, — кто хочет, может попробовать своё искусство: пострелять вот в эту цель.

— А оно не очень отдаёт в плечо? — на всякий случай осведомился я.

— Совсем ни капли не отдаёт, — ответил он. — Можно даже не прикладывая к плечу стрелять.

Серёжа презрительно взглянул на меня и спросил у Михалыча:

— Папа, можно, я первый выстрелю?

— Конечно, можно. Вот видишь, в середине листа я нарисовал карандашом кружок. Старайся попасть в него.

— Попробую, — улыбнулся Серёжа. Он уверенно взял в руки ружьё, прищурил левый глаз и прицелился.

Щёлкнул выстрел. Мы все трое поспешили к листу — посмотреть, куда попала пуля.

— Эти метки от моих пуль, — сказал Михалыч. — Их я отмечаю красным карандашом. А вот без пометки — твоя, значит. Молодчина, почти в самый центр попал!

— Ну, а теперь ты попробуй, — обратился ко мне Михалыч, подавая ружьё.

Я взял его и попробовал прицелиться. Но руки от волнения дрожали, ружьё прыгало то вверх, то вниз.

— Да ты не волнуйся, — сказал Михалыч. — Целься спокойнее, как Серёжа.

Но, чем дольше я целился, тем ружьё прыгало всё больше. Наконец я, уже не видя никакой цели, нажал спуск. Выстрел — и пулька ударилась в стену, далеко в стороне от доски.

— Эх, брат, — покачал головой Михалыч, — так не годится! Так мы всю стену изрешетим. Мамаша нам задаст на орехи.