От марксизма к идеализму

Излагать здесь славную и победоносную борьбу Соловьёва с правой славянофильства значило бы передавать содержание «Национального вопроса»; мы ограничимся только общим выводом Соловьёва относительно охранительного славянофильства: «около половины исторического человечества издавна живет верой в Бога, как в абсолютную силу, пред которой уничтожается человек. Эта вера нашла себе полное выражение в мусульманской религии, которая сама себя называет исламом, что значит покорность или резигнация пред высшей силой. У нас, в России, среди псевдохристианского общества явился такой «ислам», но только не по отношению к Богу, а по отношению к государству. Пророком этой новой или, лучше сказать, возобновленной религии был Катков в последнее 25-летие своей деятельности. С подлинно мусульманским фанатизмом Катков уверовал в русское государство, как в абсолютное воплощение нашей народной силы. Как для правоверного последователя Корана всякое рассуждение о сущности и атрибутах божества кажется празднословием или преступной хулой, так Катков во всяком идеальном запросе, обращенном к его кумиру, усматривал или бессмысленные фразы, или замаскированную измену. Невидимая народная сила воплотилась в видимой силе государства. Этой силе вовсе не нужно выражать какую–нибудь идею, соответствовать какому–нибудь идеалу, она не нуждается ни в каком оправдании, она есть факт, она просто есть, и этого довольно. От человека требуется признать её безусловно и бесповоротно, покориться и отдаться ей всецело, совершить одним словом акт «ислама».

«В последнее время повсюду совершилась важная перемена: главным препятствием истинному прогрессу является не то или другое учреждение, а одичание мысли и понижение общественной нравственности. Нелепо было бы верить в окончательную победу темных сил в человечестве, но ближайшее будущее готовит нам такие испытания, каких ещё не знала. история. Утешительно при этом, что положение дела уясняется и как бы в предварение страшного суда начинается уже некоторое отделение пшеницы от плевел. В области идей, по крайней мере, это уже очень ясно. Представители темной силы, бывшие доселе, частью по недоразумению, частью по лицемерию, защитниками «всего святого и высокого», договорились, наконец, до принципиального отрицания добра, правды и всяких общечеловеческих идеалов, и вместо имени Христа, которым столько злоупотребляли, откровенно клянутся именем Ивана Грозного. Тут утешительна не только ясность, но и законченность мысли: очевидно, это направление высказалось вполне, далее его представителям говорить уже нечего и не о чем» [206]. Эти знаменательные строки были написаны более 10 лет тому назад, и как подтвердила история этого десятилетия справедливость приговора Соловьёва!

Несмотря на вырождение правой славянофильства, последнее нашло в себе элементы и положительного развития, и они выразились в его левой, представителями которой являются Ив. Аксаков и группировавшиеся около него публицисты, Достоевский и сам Вл. Соловьёв. Это течение было более сродно демократизму на национально–религиозной основе. Однако, неся в себе противоречивые элементы, славянофильство должно было в своем развитии осилить эти противоречия и от них освободиться. И прежде всего противоречие существовало между положительным универсализмом христианского учения, которое исповедовалось славянофильством, и национализмом, понимаемым в смысле национальной исключительности. Примиряющую формулу здесь впервые дал в Пушкинской речи Достоевский, который в своем учении о всечеловеке и всечеловечности, как основной стихии русской души, прорвал, наконец, плотину, отделявшую «отвлеченное» (в соловьёвском смысле) славянофильство от «отвлеченного» западничества, и вдохновением пророческого экстаза их помирил. Однако это примирение было только пророчеством, содержание которого надо было, во–первых, надлежащим образом понять и далее теоретически обосновать, а, во–вторых, надо было его исполнить, практически проведя в жизнь, Т. е. сделать его руководящим началом публицистики и политики. Сам Достоевский лишь в конце своего скорбного жизненного пути поднялся до этого пророческого созерцания; даже в собственной публицистической деятельности он иногда грубо противоречил этим принципам, впадая в национализм, шовинизм, антисемитизм [207].

Завет Достоевского исполнил Соловьёв, который разрешил вопрос не на основании факта (верен он или неверен) всечеловечности русского народа, а на почве принципиальной. Он провозгласил принцип признания прав всякой национальности, поставив высшей нормой международных отношений начало любви, а не ненависти народов друг к другу. Внутреннее противоречие славянофильства тем самым было осилено и устранено. Таким образом, желательный синтез славянофильства и западничества, национальный универсализм, в основных чертах совершен Соловьёвым.