От Лукова с любовью

– После того, как я окончила среднюю школу. Ты была слишком маленькой, чтобы обратить на это внимание или запомнить, но так случилось.

Какого черта?

– Я хотела поступить учиться на дизайнера по костюмам, а они оба – включая маму – постоянно говорили о том, насколько это бессмысленно. В течение трех месяцев они уговаривали меня пойти учиться в колледж, чтобы подстраховаться. Чтобы у меня была настоящая профессия, – продолжала она, при этом в ее голосе не было обиды или чего-то еще, было только смирение.

И от этого мне стало грустно, потому что, насколько я помнила, Руби любила моделировать и шить костюмы. Всегда. Это было страстью всей ее жизни. Как для меня фигурное катание.

Я не могла бы представить ее за другим занятием.

И я всегда гадала, почему она выучилась на бухгалтера, получила диплом, а потом никогда не работала в этой области.

– Но я не ты, – сказала она тем же смиренным голосом. – Мама не поверила в мою мечту, как она поверила в твою.

– Рубис, – начала я, внезапно почувствовав себя ужасно, потому что как, черт возьми, такое могло произойти? Каково ей было видеть, как мама поддерживает такую дрянь, как я, при этом говоря ей, что она не может заниматься тем, что любит? Я не могла себе представить. Не могла понять.

– Все нормально, Джес. Оказалось, что все к лучшему. Я говорю тебе это только потому, что хочу, чтобы ты знала, что мама и папа не идеальны. Что не тебе одной говорили, что твои мечты бессмысленны, но разница в том, что ты никогда не позволяла сказать тебе об этом. Ты никому не позволила заставить тебя делать то, чего тебе не хотелось, и мне жаль, что я не смогла поступить так же, – закончила Руби.

Я была в ступоре. Честно, я была безумно удивлена.

Потому что это было полное дерьмо.

– Я выучилась на бухгалтера только потому, что хотела сделать их счастливыми. Еще несколько лет назад мама даже пыталась уговорить меня занять должность там, где она работает. В любом случае все, что я пытаюсь сказать тебе, это чтобы ты… была объективной. Чтобы простила его. Ты не обязана делать это сегодня или завтра, но дай ему шанс. Не думаю, что он когда-нибудь понимал, что с тобой делать, когда ты была маленькой. Ты была такой упрямой, и, мне кажется, ты слишком напоминала ему маму, но не знаю.

– Хм, – только и смогла промычать я, размышляя над словами сестры.

Неужели я в детстве была такой засранкой, что он не понимал, что делать со мной? Я смутно помнила, как говорила ему, что ненавижу его. Пинала его в голень. Плакала. Не хотела проводить с ним время, когда он навещал нас. Но, должно быть, я была тогда очень маленькой. Мне было, может быть, года четыре. Максимум пять. Сразу после того, как он ушел.

Хм.

– Я больше не хочу говорить об этом. Я не хочу портить тебе настроение. Лучше скажи мне о милом поцелуе, которым Иван наградил тебя. Когда вы собираетесь пожениться, завоевать все награды и родить детей, одаренных к любому виду спорта?

Я поперхнулась:

– Что за чушь ты несешь, Руби? Вы что, пьете, пока ожидаете мою следующую племянницу?

Руби засмеялась:

– Нет! Я бы никогда этого не сделала!

– Создается впечатление, что ты выпила.

– Нет! Я серьезно тебя спрашиваю. Вы оба так идеально подходите друг другу, что у меня от вас зубы сводит. Я не вру. Спроси Аарона.

Закатив глаза и глядя в потолок, я покачала головой и снова, наконец, подумала о тех словах, которые сказал мне Иван, когда мы были на льду. Я люблю тебя. Он любил меня. И знал, что я тоже люблю его.

И мы не говорили об этом с тех пор, как покинули лед и подошли к тренеру Ли, которая обняла нас, похлопывая по спинам. Когда мы пробирались сквозь толпу в ожидании оценок, я заметила на трибунах Галину и кивнула ей, она тоже ответила мне кивком, что с ее стороны, в сущности, тоже означало признание в любви.

После этого началась сплошная суматоха – мы переоделись, дали интервью и рванули на поздний ужин, потому что все проголодались.

Иван даже не проводил меня до моего номера в отеле. Он был слишком увлечен беседой в холле с канадским фигуристом, тоже занимавшимся парным катанием, с которым у него, видимо, были дружеские отношения. Поэтому…

– Черт побери! Джесси плачет. Мне нужно идти. Желаю удачи на завтра, но я знаю, что тебе она не понадобится! Люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, – сказала я в телефон.

– Пока! Вы были ошеломительны, – выкрикнула моя сестра, прежде чем повесить трубку, не давая мне возможности проститься с ней.

Только я бросила телефон на кровать, как в мою дверь постучали.

– Кто там? – окликнула я, сидя на краю кровати.

– Кто еще это мог бы быть? – раздался голос Ивана за дверью.