От Лукова с любовью

– Я необучаема, папа. Мне было трудно учиться и не нравилось, – не останавливалась я, не отрывая от него глаз и не обращая внимания на то, что мои братья и сестры наверняка переглядываются между собой. – Мне не нравился… как ты это называешь? «Особый подход», когда я учила азбуку в то время, как все остальные уже читали. Мне не нравилось придумывать разные способы, чтобы научиться составлять слова, потому что моему мозгу было нелегко отслеживать последовательности букв. Мне не нравилось то, что я никак не могла запомнить код на своем шкафчике, поэтому мне приходилось записывать его каждый день на руке. Мне было противно от того, что все считали меня глупой.

Даже через стол мне было видно, что он открыл рот от удивления. Но он сам очень испугался. Он завел речь о том, о чем знали все, вероятно, за исключением Аарона и Ивана.

– Но есть курсы, которые ты можешь прослушать, то, что ты можешь сделать, чтобы облегчить себе жизнь.

Я сдержала вздох, но компенсировала его вилкой, которую все еще сжимала в руке, не в силах совладать с собой.

– Я умею читать и писать. Нет, не так. Я научилась этому. Я не люблю школу и никогда не полюблю. Я не люблю людей, которые говорят мне, что делать и чему учиться. Я не собираюсь получать диплом колледжа. Ни завтра, ни через пять лет, ни через пятьдесят лет.

Лицо отца на секунду дрогнуло, он обвел взглядом стол, словно ища чего-то, и я не знаю, что, как ему показалось, он увидел или почему он решил произнести то, что спустя минуту вырвалось из его губ, но он не остался в долгу и проговорил слишком легковесно. Слишком подшучивая надо мной, хотя мне в тот момент было совсем не смешно:

– Джесмин, так говорят лодыри.

Я услышала, как мой брат Джоджо подавился, и услышала, как стукнулась о тарелку вилка Ивана. Впрочем, главным образом я услышала, как во мне закипает гнев в ответ на его слова. В ответ на его гребаные выводы.

– Ты считаешь меня лодырем? – спросила я его, вполне осознавая, что смотрю на него так же, как смотрела на других, когда всего три секунды отделяли меня от того, чтобы прийти в бешенство.

– Джес, мы все знаем, что ты не лодырь, – наконец-то присоединился к нашему разговору Джоджо.

Мы оба проигнорировали его.

– Ты не хочешь заканчивать школу, потому что тебе это тяжело. Это слова лодыря, – заявил отец, в тот же самый момент разорвав мое сердце пополам.

Разве он не слышал ни единого долбаного слова из того, что я сказала?

Сидящий рядом со мной Иван прокашлялся, его пальцы скользнули еще выше по моему бедру и сжали его, не от злости, но… от чего-то еще, что я не смогла определить. И, прежде чем я успела открыть рот, чтобы защититься, выкрикнуть в лицо своему отцу, что он не прав, он опередил меня.

– Я понимаю, что я не член вашей семьи, но мне нужно кое-что сказать, – спокойно проговорил мой партнер.

Я не смотрела на него. Не могла. Я была… я была чертовски зла, разочарована, мне хотелось блевать.

Но Иван продолжил:

– Мистер Сантос, ваша дочь – самый трудолюбивый человек из всех, кого я когда-либо встречал. Она чересчур упорна. Стоит кому-то сказать ей, чтобы она перестала работать, и она только будет работать еще больше. Не думаю, что в мире найдется кто-то, кто падал бы больше, чем она, и снова поднимался, не жалуясь, никогда не плача, никогда не отступая. Она обматерит себя, но только себя. Она умна и непреклонна, – спокойно сказал он, еще сильнее, чем прежде, сжимая ладонью мое колено. – Каждое утро с понедельника по пятницу она приходит в спорткомплекс в четыре часа утра и тренируется вместе со мной до восьми. Потом она идет на работу и заканчивает ее после полудня. Она завтракает и обедает в машине, потом приезжает в комплекс и тренируется со мной до четырех. Три дня в неделю она берет три урока балета одна и один вместе со мной, каждый раз по два часа. Один день в неделю она с шести до семи занимается пилатесом. Четыре дня в неделю она после нашей тренировки совершает пробежки и занимается в тренажерном зале. Она приходит домой, ест, проводит время с остальными членами семьи и в девять часов ложится спать. Потом она встает в три часа ночи и начинает все сначала.

Он перевел дыхание.