От экватора до полюса

Я, признаться, сам не мало удивился этому, раскрыл ладонь, и кокос теперь к удивлению и восторгу окружающих распался на две равные части, проливая мне на руки и фундамент свой сок. Под общий смех кто-то закричал:

— Мистер Бузни фокусник. Это его новый фокус. Мне тоже стало смешно, так как с орехом получилось случайно, но это дало повод приписать мне ещё один факт как подтверждение способностей фокусника.

Дело в том, что незадолго до этого дня мы проводили с индийскими коллегами вечер в нашем Доме дружбы, где я показывал фокусы с появлением и исчезновением маленьких шариков. Они, в сущности, были несложными, но никто не мог догадаться, куда исчезали шарики, если на мне рубаха с короткими рукавами без карманов, а в руках только газета. Эти фокусы принесли мне некоторую популярность, и многие при встрече, смеясь, повторяли мои слова: «Шарик есть, шарика нет».

Никаких речей по поводу трубы никто не произносил, и официоза не было. В образовавшейся толпе кричащих, хохочущих, толкающихся и протискивающихся в разные стороны людей мало кто заметил сам момент пуска трубы, но тем не менее, генеральным управляющим кнопка пуска была нажата, где-то внутри трубы сверкнула искра, поданный газ вспыхнул, и труба заработала. Неделю она разогревалась, и только потом можно было начать разогрев, или как ещё говорят, сушку самой батареи, чтобы потом десятки лет не затухал зажжённый в печах огонь.

Батарея, которая во время работы напоминает страшного змея Горыныча своими зияющими огнём, огромными пастями и клубящимся чёрным дымом, сейчас, до пуска, стоит, как новенькая игрушка, мирно выставив на показ зрителям ровный ряд чёрных бронированных дверей. А зрителей собирается сегодня много. Один за другим подъезжают джипы, эмбэсадоры, автобусы. Перед батареей уже выстроен из бамбука и кусков цветного полотна большой шатёр, внутри которого расставлены столы и готовятся угощения. Подвозится вода разных сортов, сладости, фрукты.

Главный распорядитель — довольно высокий индус с широкой красной лентой, перекинутой через плечо, — поминутно выскакивает из шатра, отдавая различные распоряжения своим помощникам. Всю неделю перед этим шли дожди, а сегодня светит жаркое солнце, и все довольны, особенно фотографы. Они щёлкают аппаратами, торопясь запечатлеть друзей распорядителя полицейских, женщин, продолжающих носить что-то на головах, и саму праздничную батарею. Во время таких торжеств обычно происходит много встреч.

— О, мистер Рудской! Рад Вас видеть. Вы сейчас здесь работаете или тоже в гостях?

— Мистер Гупта? Хэллоу! Приятно встретиться с Вами. Да, я сейчас здесь на коксохиме.

— Тогда поздравляю Вас! Это Ваш день.

— Спасибо. И Вас поздравляю. Вообще-то праздник скорее Ваш. Завод-то для всех индийцев.

— Конечно-конечно, — соглашается сразу Гупта. — Скажем так, что это наш общий праздник. Давайте сфотографируемся вместе, — предлагает он, видя на груди у Рудского фотоаппарат.

— С удовольствием, мистер Гупта.

Николай поворачивается к группе товарищей, стоящих в стороне и кричит:

— Эй ты, здоровяк, Анатолий, а ну иди сюда! Сними-ка нас с Гуптой. Мы вместе работали на сталеплавильном комплексе.

Толя неторопливо поворачивается, подходит к Рудскому, молча снимает у него с плеча фотоаппарат, кажущийся игрушкой в его крупных ладонях.

Когда Гарбуз впервые появился у нас на комплексе и представился Тэ Эс Гиллу, как инженер-электрик, тот неожиданно рассмеялся и спросил:

— Скажите, у русских все электрики высокого роста или только к нам таких присылают? Что ни электрик, то один больше другого, а переводчики все маленькие, худенькие.

Толя тогда, не смутившись, шутя, ответил на английском языке:

— Электрики должны быть сильными, чтобы лучше сопротивляться току, — и потом серьёзно добавил, — а вообще-то я раньше хотел быть переводчиком. Много занимался языком. Но желание стать инженером пересилило.

— У Вас неплохой английский, — согласился Гилл. — Вы могли бы быть переводчиком.

— Спасибо, но рост у меня электрика, так что останусь им, — ответил Анатолий, и оба рассмеялись удачной шутке.

Сейчас Гарбуз выбирает позицию, наводит камеру на Рудского и Гупту и недовольным голосом, в котором только друзья могут расслышать добродушие, говорит:

— Если б не Гупта, не снимал бы тебя, Николай. Чего зря кадры портить твоей фигурой? Удивительно, как это ты сегодня с целыми руками и ногами, и нос не поцарапан.

Он намекал на то, что его приятель любитель спортивных мероприятий, играет в футбол и несколько раз умудрялся разбивать себе то руку, то ногу. Гарбуз сочувствовал ему, но при этом всякий раз говорил:

— Эх ты, спортсмен, тебя надо на блюдечке носить подальше от мяча и поля.

Рудской обнимает за плечи Гупту и в ответ на ворчание Анатолия требовательно кричит:

— Давай-давай! Снимай скорее!

Услышав знакомые русские слова, которые часто произносят советские специалисты, Гупта тоже говорит:

— Давай! Давай!

Все хохочут, и снимок получается весёлый, непринужденный.