От Бисмарка к Гитлеру

Геббельс ограничивался только относительно скромным вмешательством. Каждый день в министерстве пропаганды под руководством советника министерства, редко — самого Геббельса, проводилась встреча, на которую газеты посылали редактора — обычно не главного редактора, и на котором излагалась так называемая «языковая норма». Эта «языковая норма» не означала, что газетам предписывалась каждая мелочь; как уже сказано, им следовало, они даже должны были сохранять свой стиль. Но это «нормирование» означало, что определенные новости следовало подавлять или представлять их очень несущественными, и что другие определённые новости следует выставлять как значительные. В определённых случаях, не часто, в критических ситуациях, редакторам также указывалось, какой линии следует придерживаться в своих передовых статьях.

Так что о тотальной унификации прессы не могло быть и речи. Пресса оставалась разнообразной. Но границы, которые не следовало переходить, соблюдались, и таким образом было достигнуто то, что и не национал-социалистической публике то, что было одобрено Геббельсом и Гитлером, подавалось в таком виде, в котором она могла это проглотить. Можно назвать это почти гениальной формой манипуляции общественным мнением и, сверх того, общественным настроением, без того, чтобы навязывать людям идеи, для которых они с точки зрения руководства рейха ещё не созрели.

К этому добавилось то, что пропаганду в годы между 1934 и 1938 тем более стало легче вести, поскольку Гитлеру в эти годы действительно было что предъявить. В то время даже противники нацистов были вынуждены признавать: да, этот человек может ведь достигать того, чего он хочет. Он не только знает, чего он хочет, он может это делать, и это ему удаётся. Следует отдать ему должное, он успешен. Следует отдать ему должное, он делает нас богатыми, великими и могущественными, и он показывает миру, что Германия снова чего-то стоит.

У Гитлера в этот период было три совершенно великих успеха. Во-первых, восстановление полной занятости, что опять было доверено государству в государстве, без большого личного вмешательства Гитлера. За это следует прежде всего благодарить Яльмара Шахта, прежнего демократа, который при Гитлере стал сначала президентом имперского банка, а затем также и имперским министром экономики. Шахт смог достичь расцвета экономики посредством сильно отгороженного от внешнего мира внутреннего хозяйствования на кредиты, но без сразу же проявлявшегося инфляционного воздействия. Годы с 1936 вплоть до 1939 были годами неслыханного экономического подъёма. Годы, в которые у обеих сторон экономики, как у предпринимателей, так и у рабочих, дела шли исключительно хорошо, во всяком случае безусловно гораздо лучше, чем в годы экономического кризиса и дефляционной политики Брюнинга. Этого нельзя было недооценить. Экономическое положение определяет так сказать погоду своего времени. В середине эпохи Гитлера царила прекрасная погода.

Вторым большим успехом, который мог бы предъявить Гитлер в это время, было удавшееся вооружение. Все сомнения, которые могли бы ещё существовать в рейхсвере против дальнейшей политики Гитлера, он смог таким образом нейтрализовать. Не следует при этом также недооценивать того, какой огромный профессиональный и личный подъём означало вооружения для офицерского корпуса старого рейхсвера. В миллионной армии, которая создавалась теперь, лейтенанты рейхсвера становились полковниками, полковники генералами, генералы становились фельдмаршалами, короче говоря: всё шло очень хорошо. И не только с материальной точки зрения. Все они чувствовали себя теперь очень хорошо с профессиональной точки зрения, они наконец могли снова полностью раскрыть свои способности; они служили военному предприятию, которое находилось в сильном расцвете. В таком положении люди не создают оппозиции и проглатывают многое, что по сути противоречит их взглядам.

Например, введение в 1935 году арийских законов в рейхсвере. Разумеется, еврейских офицеров было немного, но при этом было довольно много офицеров, у которых бабушка или мать были еврейками, поскольку именно между военной аристократией и еврейской финансовой аристократией в предшествующих поколениях было множество браков. Несчастные отпрыски таких браков должны были быть теперь уволены из рейхсвера. Это вызывало раздражение и недовольство. Но это было принято, поскольку ведь гораздо более важным было то, что армия теперь снова становилась большой и сильной, и превращалась в настоящий инструмент войны, как во времена кайзера.