От Баха до Шостаковича

Рахманинов увлекся стихотворением. Он с детства любил колокольный звон, вслушивался в его звуки, а тут вдруг получает целую поэму, в которой колокольный звон представлен в разных «ипостасях»: от колокольчиков на мчащейся тройке и «святого» свадебного звона до тревожного «воющего» набата и звона заупокойного, похоронного, «неизменно-монотонного».

Под впечатлением от этих стихов, а еще более – под впечатлением от того сгущающегося сумрака, который охватывал Россию, – Рахманинов создает одно из самых грандиозных своих произведений: «Колокола». Он не случайно обозначил жанр сочинения как симфоническую поэму. Задействован внушительный состав большого симфонического оркестра с добавлением арфы, челесты, фортепиано, органа, большой группы ударных, смешанный хор, трое солистов (сопрано, тенор и баритон). Но это не оратория и не симфония. Это произведение, стоящее на стыке нескольких жанров и не принадлежащее ни к одному из них.

По своей длине и масштабу оно приближается к симфонии, но имеет необычную структуру. Первая часть – это не традиционное аллегро, в котором сосредоточено основное содержание симфонии, а скорее прелюдия к тому, что последует далее. А далее следуют три номера, с каждым из которых нарастает тревога, ощущение неизбежности трагической развязки. Она наступает в финале, посвященном, как и финал 6-й симфонии Чайковского, теме смерти.

Ни солисты, ни хор не играют в «Колоколах» главную роль. Основная смысловая нагрузка лежит на оркестре. Именно он является главной движущей силой, ему композитор поручил донести до слушателя основное содержание разворачивающейся драмы.

Эдгар По

Общая драматургия произведения подчинена драматургии стихотворения Эдгара По, хотя Рахманинов делает ряд отступлений от него. Композитора даже упрекали в том, что он не всегда правильно передает настроение текста. Но для него текст – лишь повод к тому, чтобы создать масштабное философское произведение, посвященное теме жизни и смерти.

Четыре «ипостаси» колокольного звона соответствуют основным периодам жизни человека. Первая «ипостась» – это детство с его радостями и надеждами. Все еще впереди у человека, он только начинает свой путь:

Слышишь, сани мчатся в ряд,
Мчатся в ряд!
Колокольчики звенят,
Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,
Этим пеньем и гуденьем о забвеньи говорят.

Подвижный темп, легкая, воздушная музыка с прозрачными высокими тембрами инструментов (пиццикато струнных, арфа, челеста, треугольник, деревянные духовые): все это призвано создать атмосферу радости, праздника, юности.

Но уже в начале жизни слышатся первые предвестия конца. В медленной середине тема «забвенья», небытия звучит в виде приглушенного колокольного звона (его имитируют арфа и фортепиано, потом трубы с сурдинами) и хора, поющего без слов.

Под конец у скрипок появляется лейтмотив, который будет звучать в следующих частях: короткая мелодия, построенная по принципу постоянного возвращения к одному и тому же звуку.

Вторая часть начинается с того же лейтмотива. Из него на фоне колокольного звона постепенно развертывается длинная мелодия, подобная той, что мы слышим в средней части Второй симфонии Рахманинова и в его Вокализе. Это одна из тех «бесконечных» мелодий, которые были характерны для зрелого творчества композитора.

После длинного оркестрового вступления хор, а затем сопрано начинают петь:

Слышишь к свадьбе звон святой,
Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!

В тексте Эдгара По речь идет о «сказочных веселиях», о «безмятежности нежных снов, возвещаемых согласьем золотых колоколов». Но музыка Рахманинова – не о свадебном веселии и не о супружеском счастье. Она – о вечности, которая прорывается через время и напоминает о себе на разных этапах жизненного пути. Колокола звучат как бы издалека, приглушенно в этой лирической элегии, наполненной глубоким и искренним, но сдержанным чувством.

Третья часть открывается оркестровым вступлением, которое имитирует звон колоколов, но не радостный, не серебряный или золотой, а тревожный, скорбный. Музыка здесь следует за словами:

Слышишь, воющий набат,
Точно стонет медный ад!
Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят…
О, набат, набат, набат,
Если б ты вернул назад
Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд…
А теперь нам нет спасенья,
Всюду пламя и кипенье,
Всюду страх и возмущенье!