Она оглядела комнату, смахнула невидимую пылинку со столика.
– Боюсь, конечно. Тут люди лихие… Ну ничего, у меня двустволка мужнина есть. Так что, если кто явится, живо кой-чего отстрелю.
И она, зардевшись, вышла.
Уже лежа в постели, выключив свет, я долго рассматривал узорное панно на стене возле кровати. Из различных оттенков деревянных дощечек на стене был выложен пейзаж: обрыв реки, сосны над обрывом, птицы в небе под облаками, олень выглядывает из чащи, и даже, если присмотреться, то видишь фигурки человечков – то ли лесовичков сказочных, то ли детей, – которые с лукошками присели возле елочки…
Трофимов неподвижно стоял в кабинете Лопатина, глядя на молодого начальника колонии. Сидя за столом, Лопатин листал подшивку из личного дела заключенного Трофимова, не глядя в его сторону, стараясь выдержать тяжелую паузу. Всей кожей он ощущал на себе тяжелый, немигающий, неподвижный взгляд вошедшего зека и наконец не выдержал. Захлопнув папку, он встал из-за стола.
– Ты писал?
Он сунул Трофимову в лицо смятую петицию от «общего собрания заключенных».
– Я, – спокойно признался Трофимов.
– Ну и что ты этим хотел сказать?
– Там все написано, – спокойным и даже словно усталым голосом ответил старый зек.
– Кто еще входит в это твое общее собрание? Назовешь по именам, вернешься к себе на кухню, нет – неделя карцера! Быстро, называй.
«Неделя, – медленно протекла по жилам страшная мысль, – сто шестьдесят восемь часов… Это смерть».
– Ну, не выпендривайся, Трофимов, ты же старый человек, – с неожиданной жалостью в голосе сказал присутствующий здесь же Саламов, глядя на сгорбленную фигуру в бесформенной черной телогрейке и ватных штанах. – Что тебе до всех этих отморозков? Это же ворье, убийцы, что у тебя с ними общего? Ты же сам не хочешь, чтобы колония взбунтовалась. Ты же просто писарь, а они тебя заставили. Ну?..
Трофимов вдруг подумал, что начальник его отряда ведет себя, как учитель, наводящими вопросами подсказывающий нерадивому ученику правильный ответ.
– Ладно, уведите, – махнул рукой нетерпеливый молодой Лопатин. – В карцере подумает, может, поймет, что к чему. Уведите!
Охранник подтолкнул Трофимова концом резиновой палки.
В это время на столе начальника загудел телефон внутренней связи.
– Да! – раздраженно крикнул в трубку Лопатин, и вдруг выражение его лица поменялось.
У Саламова упало сердце. Он представил, что это звонит кто-нибудь из контролеров, чтобы сообщить страшную новость: на зоне бунт, взяты заложники, захвачено оружие…
– Уже здесь?! – растерянно повторил Лопатин. – На КПП?.. С кем встретиться?! – воскликнул начальник колонии таким тоном, словно приехавший неизвестный выразил желание встретиться с далай-ламой или Наполеоном. – А он один? Что, с трактором? Каким еще трактором?
Прижимая трубку к уху, Лопатин повернулся и выглянул в окно. Саламов тоже вытянул шею, пытаясь увидеть, что там творится возле ворот лагеря, но за широкими плечами Лопатина ничего не разглядел.
– Пропускайте, – наконец приказал Лопатин.
Он положил трубку и растерянным взглядом обвел кабинет. Охранник, опомнившись, снова толкнул Трофимова по направлению к двери.
– Стой! Подожди, не уводи его, – приказал Лопатин и повернулся к охраннику: – Свободен! Трофимов, садись, – кивнул он на стул возле своего стола. – Ты жди за дверью, – крикнул он выходящему охраннику.
В кабинете наступила гробовая тишина. Трофимов с невозмутимым видом сел на предложенный стул. Скованные сзади руки мешали ему откинуться на спинку стула, поэтому он сидел сгорбясь, похожий на старого ворона.
– Зачем к тебе из Москвы помощник Генпрокурора едет? – жестко спросил Лопатин, наклоняясь и заглядывая в изборожденное морщинами лицо зека.
Трофимов с удивлением поглядел на Лопатина.
– Не понял вашего вопроса, гражданин начальник.
– Повторить? – нетерпеливо воскликнул тот. – К тебе люди от заместителя Генпрокурора России приперлись на тракторе через тайгу из Красноярска. Зачем, интересно? Ты случайно не знаешь?
Трофимов снова поднял глаза на своего природного врага. На его лице застыло изумленное выражение.
– Чем же ты прославился, Дед, что тобой аж в Москве заинтересовались?
– Не могу знать, гражданин начальник, – вполне серьезно ответил зек.
– А может, ты и туда телегу накатал, грамотей?
Опустив голову, Трофимов молчал.
– Не писал я ничего, – наконец сказал он, – да вы и сами прекрасно знаете, что не писал.
– Да кто ты такой, Трофимов? Артист какой-нибудь знаменитый или президентский кум, кто?
– Никто. Так, божий человек, – тихим голосом произнес старый зек, глядя в глаза начальнику.
Лопатин в ответ хохотнул.
– Так, а почему же к тебе люди приехали? – продолжал допытываться он.
Трофимов пожал плечами.
…Начальник Кыштымской колонии Лопатин встретил нас настороженно, но с видимой потугой на душевность. Тут же принесли чая – крепкого, индийского. В хрустальной вазочке подали смородиновое варенье.
– Замерзли, пока добрались? Что же вам, вездехода не нашли? – делал удивленное лицо Лопатин. – А может, покрепче чего-нибудь выпьете для здоровья?
– Можно, – согласился я. Турецкий молча кивнул.