Осужден и забыт

Лицо нападавшего было залито кровью, на рассеченном лбу запеклась черная рана, но Трофимов узнал в нем Малька, и это впечатлило его куда больше, чем все происшествие в целом.

– В карцер на трое суток! – рявкнул Саламов, указывая на Трофимова.

Ему заломили назад руки и потянули по коридору. Сослуживший хорошую службу топорик был конфискован.

Теперь, сидя в карцере, Трофимов жалел о его потере, словно он был живым существом. О предательстве Малька Дед почти забыл уже через пару часов мыканья из угла в угол и безуспешных попыток согреть окоченевшие ноги и руки.

Кем был второй? Им мог быть и Карась, и любой другой, включая Толяна Сивого… Какая разница? Особой подлости или лицемерия в таком повороте нет. Разве он сам не сделал бы то же самое, пообещай ему начальник амнистию, пересмотр дела или хотя бы каждый день вволю поесть досыта – мяса, картошки, молока… Он бы отказался? Хотя нет… По зрелом размышлении Трофимов понимал, что он не способен на такое. За много лет, что он провел в лагерях, ни разу еще он не допустил подлости в отношении другого зека, каким бы подонком тот ни был. Конечно, Трофимов мог убить, и раз такое произошло в его жизни. Но только защищаясь. И никак не по «заказу». За долгие годы заключения Трофимов сохранил главное – он остался человеком. И лишь он сам знал, как это было трудно…

И еще, отказался бы он убить не только потому, что такой благородный, а еще и потому, что не поверил бы никому, и правильно бы сделал бы. А другой поверил… И теперь лежит с пробитой башкой на койке в медсанчасти, где кроме аспирина и порошков стрептоцида давно никаких лекарств…

Трое суток в карцере. Семьдесят два часа не спать, не есть, мерзнуть. Поверхность воды в металлической кружке покрылась слоем льда. Трофимов уже окоченел так, что не чувствовал затекшего тела.

Огромным усилием воли Трофимов заставил себя подняться на ноги и сделать несколько приседаний и махов руками.

– И-раз! Два прихлопа! И-два! Два притопа! – громко командовал он, не давая себе спать. – Пошагали, пошагали. Прибежали в избу дети, второпях зовут отца… Два притопа!.. И-два! Два прихлопа! Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца… Два притопа! Два прихлопа!

– Эй, Дед! Развлекаешься? – раздался тихий шепот в окошке «волчка».

Трофимов взял у охранника свой «завтрак»: кружку остывшей черной воды и кубик хлеба. Мысли его невольно обратились к пищеблоку. Он подумал: как там справляется в одиночку Карась? Хотя чего там справляться – осталось полмешка хлеба и мешок гороха. Никаких особых рецептов для приготовления обеда из этих продуктов не существовало в природе.

Снова взвизгнул засов на двери карцера, но на этот раз отворился не «волчок», а вся дверь. В проеме появилась фигура вертухая..

– Трофимов, выходи, – скомандовал охранник, заглядывая в камеру.

– Зачем?

– Начальник колонии вызывает.

Трофимов не торопился выполнить приказ. Сначала он медленно отряхнул ватные штаны от налипшей хлорки, потом так же несуетливо принялся за телогрейку.

– Живее давай!

Охранник выволок его за локоть в коридор.

– Начальник ждет.

Вечером, покинув номер в гостинице, мы отправились к автостоянке. Месторасположение ближайшего совхоза я выяснил у несловоохотливых частников, тусовавшихся перед кинотеатром. Один из них за пятьдесят баксов согласился отвезти нас туда.

Совхоз «Красный Октябрь» до сих пор носил свое гордое название. Добираясь в поселок, трясясь по ухабам и с замиранием сердца прислушиваясь к реву мотора, я сто раз подумал: если это называется дорогой, то как тогда добираться до Кыштыма? Вертолетом, что ли?

Турецкий хранил олимпийское молчание.

Оказавшись в поселке, мы попросили частника подвезти нас к совхозному правлению. Это было небольшое здание с оборванным и грязным российским триколором над входом. Оставив шофера дожидаться в машине, мы забежали в правление, я быстро выставил на стол перед слегка испугавшейся пожилой бухгалтершей бутылку водки, палку неиспользованной в поезде московской сырокопченой колбасы и выпалил:

– Трактористы у вас в совхозе есть? Где их найти?

Бухгалтерша заикающимся голосом объяснила, что да, есть трактористы, да хоть бы и Ваня, дом его желтой краской покрашен… Номер? Да кто ж его помнит!

– Нам тут номера без надобности, – улыбаясь, ответила она. – Все и так знают, где кого найти.

В конце концов она согласилась закрыть правление, сесть к нам в машину и показать дорогу к желтому дому местного тракториста. В темноте-то ведь поди разберись, желтый он или нет.

– Он сильно пьющий? – поинтересовался предусмотрительный Турецкий, когда машина остановилась у ворот дома и тощая собачонка, гремя цепью, залаяла на чужаков.

– Ваня? Ну, так… Кто ж теперь не пьет? – словно оправдываясь, пожала плечами тетка. – Но вообще он человек хороший, семейный, жена у него учительница.

– Хорошо, – задумчиво произнес Турецкий, и только я понял, что именно он имеет в виду…

– А вы откуда? Не из газеты, случайно? – смущаясь, спросила бухгалтерша.

– С телевидения, – хохотнул наш частник, обернувшись через плечо.