Осужден и забыт

Я присел.

– А коньяк вы открывайте, открывайте! И устраивайтесь без стеснения.

У Алены в купе было гораздо уютнее, чем в нашем. Все-таки умеют женщины создавать вокруг себя домашнюю атмосферу. Там салфеточка, тут платочек, полотенчико аккуратно сложено, кружавчики из-под простыни… Никто не храпит. Благодать! Я полулежал на полке, читал книгу и время от времени прихлебывал коньяк. Алена сидела на соседней полке, скрестив ноги по-турецки, быстро бегала пальцами по клавиатуре ноутбука и казалась полностью погруженной в работу. Я уже не чувствовал себя стесненным. Казалось, мы знакомы целую вечность.

– Ну все, батарейки сели! – изрекла наконец Алена, сделав последний аккорд на клавиатуре и закрыв ноутбук. – Придется снова подзаряжать аккумулятор от розетки.

Она несколькими глотками допила коньяк.

– Как уютно, – произнесла она чуть охрипшим голосом, глядя в окно и зябко поводя плечами. – У нас здесь тепло, а за окном холодно, совсем зима… И мы едем куда-то в глушь. Словно бежим от всего света!

Она подняла на меня взгляд, от которого по всему телу пробежали электрические искры.

– Юра, закройте дверь.

Я не шелохнулся, глядя на Алену взглядом загипнотизированного кролика. Итак, что-то начинается. Если я ошибся в своих предположениях, через некоторое время она предпримет попытку… Только вот чего именно? Ну ладно, посмотрим. Рискнем.

Она перешагнула на мою полку. Теперь мы сидели рядом, и Алена касалась своими узкими ступнями в шелковистых черных колготках моих ног. От этого поглаживающего прикосновения по спине пробегали мурашки.

– Разве это не здорово? Мы одни, так далеко от всего остального мира… Словно плывем на обломке «Титаника»…

Ее влажные полуоткрытые губы приблизились к моему лицу. Я с замиранием сердца повторил про себя как заклинание: «Только не расслабляться, Гордеев!», зажмурился и поцеловал Алену.

Некоторое время мы молча целовались, как подростки в подъезде, причем Алена проявляла большую сноровку и изобретательность. Затем мои руки сами собой стали пробираться по ее плечам ниже и ниже, пока не проникли под джемпер и не прикоснулись к ее теплой шелковистой коже.

– А вы вовсе не такой уж строгий, каким кажетесь! – поощрительно прошептала мне в ухо Алена. – Не трогайте бюстгальтер, у него хитрая застежка. Я сама расстегну…

…Примерно через час, придя в себя, я осторожно ощупал руки и ноги. Потом провел руками по телу. Подвигал головой. Никаких болевых ощущений. Значит, все опасения были напрасными.

Я смотрел на беспечно спящую Алену. Да, Гордеев, у тебя самая обыкновенная паранойя!

Поезд грохотал, вагон покачивало и заносило в стороны. Я оделся и вышел в коридор. И сразу почувствовал прилив энергии. Я стоял у окна и обозревал проплывающий за окном унылый пейзаж, припорошенный снегом и тонущий в сыром тумане. Долгий переезд в Красноярск и последующее путешествие в Кыштым, до сего дня державшие меня в постоянном тоскливом ожидании трудностей, вдруг перестали пугать.

– Привет, – сказала Алена, появляясь в дверях купе.

– Идем пить кофе? – бодро предложил я.

Она посмотрела на меня снизу вверх.

– Нет, пожалуй, я не хочу…

– Ладно, тогда я пойду один.

Алена тоже почувствовала, что за это короткое время произошли какие-то перемены.

– Ну ладно, идем вместе, – миролюбиво согласилась она, а про себя, видимо, подумала что-нибудь вроде: «Все мужики – самовлюбленные идиоты, на него чуть посмотришь, а он уже копытом бьет и землю роет от осознания собственной крутости!»

За ужином я болтал без умолку. Алена молчала и после ужина, сославшись на головную боль, сразу ушла к себе. Через некоторое время я тоже пошел в ее купе…

Оренбург проезжали ночью. Я проснулся, выглянул из окна и увидел на освещенном яркими фонарями перроне фигурку моей знакомой. Меня даже посетило минутное желание выскочить из вагона и попрощаться… Но я вовремя заметил, что Алену встречает супруг – толстый седовласый дядька, приехавший с телохранителем. Рядом с Аленой супруг казался ее отцом.

Я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие от заочной победы молодого любовника над седовласым мужем, местным миллионером, с которым даже не был знаком.

Кутаясь в богатейшую чернобурку, Алена стояла возле джипа, умудрившегося въехать на перрон, и, вероятно, отдавала указания шоферу-телохранителю, как разместить ее чемоданы, чтобы не помять, не испортить столичные покупки. Обернувшись к моему вагону, она вряд ли увидела меня в темноте купе, но почти наверняка подумала: «И этот такой же болван, как остальные!» – потому что тут же равнодушно повернулась к толстяку мужу.

Проснулся Турецкий и заявил, что хочет есть. Он тут же разложил на столике крутые яйца, докторскую колбасу, принес себе крепкого чая. В стакан он обильно доливал коньяк.

– Ну что, – спросил он, – попрощался со своей киллершей?

Я кивнул.

– Ну и что оказалось у нее за пазухой? – нетактично продолжил Турецкий. – Небось двуствольный гранатомет «Муха»?

При этом он подмигнул.

Я молча налил и себе полстакана коньяку и залпом выпил.