Осужден и забыт

– Ну садись, Юра, – кивнул в сторону свободного стула Меркулов, когда я вошел в его кабинет, – рассказывай.

– Нечего рассказывать. Мартина Грина нашли мертвым в собственном саду. Сдается мне, что старику помогли отойти в мир иной.

– Так ты не успел с ним встретиться?

Я покачал головой:

– Лежал в больнице.

– Ого! Захворал в командировке?

– Долго рассказывать, Константин Дмитриевич. Скажу только, что интерес к моей персоне не угасает, а, наоборот, увеличивается.

– Понятно… Ну ладно, значит, и в Лондон вхолостую прокатился. Ну ничего, все к лучшему. Вот, посмотри-ка, что мне удалось раскопать.

Он протянул мне лист бумаги.

СПРАВКА

15 августа сего года в Сиэтле, штат Вашингтон (США), в возрасте 75 лет скончался Уолтер Фитцджеральд Кинн. Смерть наступила вследствие обострения состояния ввиду застарелого рака легких.

По оперативным данным Уолтер Кинн является изменившим фамилию сотрудником Посольства СССР в Вашингтоне Алексеем Кондрашовым. Несколько лет Кондрашов являлся заместителем резидента Первого главного управления внешней разведки КГБ Леонида Теребилова. Незадолго до отзыва Теребилова в СССР (апрель 1971 года) Кондрашов исчез из поля зрения. Позже выяснилось, что он получил политическое убежище в США.

– Откуда это? – спросил я, возвращая Меркулову листок.

– Неважно. Из надежного источника. Как ты заметил, ничего секретного в этой справке не содержится.

– …Но зато заставляет задуматься, – перебил я Меркулова, – значит, весьма вероятно, что именно Кондрашов написал письмо Владиславу Михайлову.

Меркулов кивнул.

– Очень вероятно. Перебежчиков не так уж много, а больных раком – совсем чуть-чуть.

– Так. Значит, Михайлова отозвали после того, как он пожаловался в Центр на «потомственного разведчика» Василия Теребилова, который устроил дебош в ресторане. Через некоторое время отозвали и самого Леонида Теребилова.

– Ясно, – заметил Меркулов, – что эти два события связаны. Сын потащил за собой отца. В те времена такое не прощали.

– А нажаловался на Васю Теребилова не кто иной, как Михайлов!

– Да.

– С этими сроками совпадает и вызов Михайлова, арест и суд. Напрашивается вывод, что… арест Михайлова был подстроен Теребиловым, у которого вырос большой зуб на Михайлова. Об этом пишет Кондрашов в своем письме к Владиславу Михайлову.

– Логическая цепочка выстраивается красивая, ничего не скажешь. Только вот основания для внесения протеста явно недостаточно.

Это точно. Справка, которую добыл Меркулов, расставляла все по полочкам, однако не прибавляла доказательств.

– Значит, это люди Теребилова охотились за тетрадью, устраивали покушения на меня и Михайлова.

– Возможно. Но опять же никаких доказательств.

– Но почему же Теребилов так боится?

– Он не знает, что в тетради. Кстати, ты хорошо разглядывал ее?

– Вроде да.

– Значит, я еще лучше. И заметил очень интересную вещь.

Меркулов отпер свой сейф и достал тетрадь:

– Вот посмотри.

Он перевернул тетрадь и показал пальцем на последнюю страницу обложки:

– Посмотри!

Он показал пальцем на выходные данные. Я прочитал: «Самарская областная типография. Тираж 100 000 экз.».

– И что? – не понял я.

– А то. Ты ничего странного не замечаешь?

– Нет…

Меркулов вздохнул:

– Когда Куйбышев в Самару переименовали?

Я пожал плечами.

– В девяносто первом году.

У меня по спине поползли мурашки. Ничего себе картинка вырисовывается!

– Михайлов делал свои записи никак не раньше девяносто первого года?

– Так выходит.

– Значит, это что-то типа воспоминаний, мемуаров?

– Видимо, да.

– Он написал все это, потом каким-то образом передал Симоненко…

– Боюсь, – заметил Меркулов, – что мы уже никогда не узнаем, как это произошло.

– Ну почему же, – возразил я, – если Алексей Михайлов был жив в девяносто первом году, почему бы ему не остаться в живых и сейчас?

Меркулов с сомнением покачал головой:

– Все-таки девять лет прошло…

– Но самое главное мы выяснили – его не расстреляли.

– Это ничего не значит, Юра. В те годы для особо опасных преступников часто заменяли расстрел работой на урановых рудниках, к примеру. А в деле значилось, что приговор приведен в исполнение.

– Но все равно, – упорствовал я, – если мы имеем дело с таким случаем, почему бы не допустить, что Михайлов жив до сих пор?

– Ну хорошо, допустим, это так. Что ты собираешься делать?

– Во-первых, навести справки в ГУИНе о заключенном Михайлове Алексее Константиновиче.

– А если такового не найдется? Что весьма вероятно.

– Но тогда мы будем, по крайней мере, знать, что он действительно умер.